Дэнни взглянул на человека, к которому уже успел привязаться.
— Вот что, Слим, давай-ка его все-таки поднимем и доведем до его кресла.
— А что толку?
— Может, если он дойдет и окажется на рабочем месте, хмель выскочит.
Слим неохотно двинулся следом за Дэнни. Вдвоем они ухватили Эндрю под мышки, поставили на ноги и, поддерживая с обеих сторон, через боковую дверь втащили в павильон, усадили в кресло. Казалось, что взгляд за темными очками стал более осмысленным. Дэнни потряс его за плечо.
— Мистер Эндрю!
В ответ раздалось невнятное бормотание. Съемочная группа стояла в ожидании.
— Пожалуйста, потише! — в мертвой тишине крикнул Слим.
— Хорошо, сэр! — громко сказал Дэнни режиссеру и с улыбкой повернулся к группе. Глубоко вздохнул и начал:
— Леди и джентльмены, у мистера Эндрю острый ларингит, и он… будет передавать мне указания шепотом, а я, так сказать, донесу их до вас.
Слим уставился на него в недоумении. Дэнни заговорил громче и уверенней:
— Итак, мистер Эндрю желает начать с того эпизода, Джо, когда вы входите и видите, что ваша жена плачет. Внимание! Тишина на площадке! Аппаратная?
— Готова!
— Камера?
— Готова!
— Мотор!
— Сцена семь, дубль первый! — щелкнул хлопушкой ассистент оператора.
Слим подмигнул Дэнни, который делал вид, что слушает раскинувшегося в кресле режиссера.
Все шло гладко до самого конца съемки, когда Эндрю приподнялся и что-то забормотал.
— Что вы говорите, сэр? — наклонился к нему Дэнни.
— Я говорю, что ты молодец.
К концу дня Дэнни был совершенно измотан. Слим подошел к нему, обнял за плечо:
— Ну, брат, не знаю, как мы это вытянули. Ты — гений! Я думал, меня в психушку свезут.
— Он оклемался к концу, ты видел?
— Да, когда все уже отсняли. Ты его спас от очень крупных неприятностей.
Дэнни, измученный и счастливый, присел на стул и сейчас же вскочил от телефонного звонка, прозвучавшего в пустом павильоне нестерпимо резко. Это был Милт Шульц.
— Старому дурню собираются дать коленом под зад.
— О чем ты? Я не понимаю…
— Отлично понимаешь.
— Мистеру Эндрю нездоровилось… Но сейчас он чувствует себя прекрасно.
— Прекрати, ты не на того напал. От него уже давно мечтали избавиться. Всем известно, что произошло сегодня на съемках. Ты спас положение, и с тобой заключат контракт.
— Но если его уволят, он никогда больше не найдет работу! Это убьет его.
— Дэнни, разве может здоровый крепкий парень быть таким слюнтяем и размазней?! Соберись! Ощетинься!
— Но если он бросит пить?!
— Он никогда не бросит пить.
— Но позволь мне хотя бы попытаться… уговорить его…
— Ей-Богу, я тебя не понимаю. Ты хочешь быть режиссером или нет? Решай, — и Шульц дал отбой.
Дэнни, с посеревшим от усталости и огорчения лицом, бросился в кабинет Эндрю и ворвался туда без стука.
— О, это ты, паренек, я тебя ждал. Садись, выпей.
— Я не хочу пить, мистер Эндрю, — это прозвучало так, что режиссер на секунду задержал горлышко бутылки над стаканом, но потом спокойно наполнил его и поднес к губам. В эту минуту Дэнни схватил его за руку. — Не надо! Пожалуйста, не надо! Вы должны бросить пить!
Старик горько рассмеялся вместо ответа.
— Прекратите пить! — выкрикнул Дэнни ему в лицо.
Эндрю откинулся в кресле и снизу вверх взглянул на возвышавшегося над ним Дэнни.
— Хороший ты парень, — наконец сказал он. — И я тебя люблю. Но с тем же успехом ты мог бы выйти на берег моря и сказать приливу: «Прекрати!» — и он залпом выпил свой стакан до дна.
Дэнни стоял над ним, чувствуя свою полнейшую беспомощность и не зная, что сказать. А когда режиссер налил себе следующую порцию, медленно двинулся к дверям. В этот вечер он в последний раз видел мистера Эндрю живым. Наутро его изуродованное тело полиция нашла в машине на Сансет-Булевард — она врезалась в столб и перевернулась.
Дэнни долго еще не мог руководить съемкой, когда позади стоял пустой стул мистера Эндрю. Никто никогда не садился на него.
Он был рад, что Слим остался в группе. Они понимали один другого без слов и, казалось, читали мысли друг друга. Если что-нибудь не ладилось на площадке, они начинали острить и дурачиться.
Однако лучшим другом Дэнни стал Милт Шульц, хотя они были полной противоположностью друг другу. Милта невозможно было вывести из себя. Он был грубоват и бесцеремонен, но честен и прям. Он гордился тем, что его юный клиент так быстро завоевывает себе известность в мире телевидения, и часто приглашал его к себе отведать еврейских блюд. Дэнни же бывал у него изредка и сидел недолго: слишком много давно похороненных воспоминаний пробуждали в нем эти вечера.
Дэнни нажал кнопку звонка, слыша, как из квартиры доносятся звуки гаммы: это Кэти, восьмилетняя дочка Милта, барабанит по клавишам. Упорству этой девочки можно было позавидовать.
Жена Милта, Сара, красная от жара плиты, открыла ему дверь, вытирая руки о передник в оборочках на крупных бедрах, немилосердно стянутых светлыми брючками на два размера меньше. Она как всегда чмокнула Дэнни в щеку и произнесла обычную в таких случаях фразу: