Дэнни так увлекся ими, что позабыл о времени и очнулся, лишь услышав за спиной голос Любы:
— Невероятно, а? Невозможно поверить, что все эти чудеса создал этот кругленький смешной человечек. Он — гений. Посмотри, — и, взяв его за руку, она подвела его к полотну, где были изображены ягнята и львы, причем первые были вдвое крупнее. — Какое у него бешеное воображение… Какое буйство цвета! А посмотри на это! — она потянула его к другой картине.
Люба ни за что не хотела уходить, пока вечеринка не кончилась, и сразу после этого вдруг как-то угасла и поникла, словно игрушка, у которой кончился завод.
Домой они возвращались молча — каждый думал о своем. Во тьме мерцал красный огонек любиной сигареты, становясь ярче при каждой затяжке и опять тускнея. Где-то вдалеке выл на полную луну пес. Люба прислушалась, остановилась.
— Что такое? — спросил Дэнни.
— Да нет, вдруг почудилось, что это Блю-Бой.
— Кто это?
— Блю-Бой, моя собака… Нам пришлось бросить его в Милане. Хотела взять с собой, да не вышло. У меня до сих пор стоит перед глазами, как он бился о борт автобуса и выл, выл, выл… Потом автобус тронулся. Это была моя ошибка и мне урок: расставаться с тем, к кому привязался, — слишком больно, так что лучше уж ни к кому не привязываться…
— Ты поэтому отдала Магде пуделька?
Она кивнула. Он обнял ее.
— Вот ты вспомнила Милан, а заговорила о собаке. Что же, друзей из двуногих у тебя там не осталось?
— Почему же, осталось. Только у них был шанс, а Блю-Боя я обрекла.
— Вижу, ты любишь собак.
— Да. А теперь и Магда полюбила. Как она сердилась, когда я приручила Блю-Боя, а вот пришло время — и поняла меня. Твой подарок помог ей. — Люба жадно затянулась сигаретой. — А там, дома, в Калифорнии, у тебя есть собака?
— Нет.
— Заведи себе собачку, Дэнни. Они такие чудные. Всю свою жизнь они ждут, ждут, ждут тех, кого любят. Ждут, когда их выведут, ждут, когда впустят в дом, ждут, когда накормят, Ждут, когда погладят и приласкают. И как они умеют быть благодарными за все! И воздают за добро сторицей. И хотят они только, чтобы им разрешили любить. Ты их бьешь, а они все равно тебя любят.
В доме было темно. Магда уже спала. Они легли и некоторое время лежали неподвижно. Молчание нарушил Дэнни.
— Спишь?
— Нет.
— Знаешь… Мне нравится, когда ты размышляешь, и нравятся твои мысли.
— Правда? — она прижалась к нему теснее.
— Отличные мысли — о собаках, о сексе, о жизни…
Она хихикнула.
— Ничего смешного. Я очень многому научился у тебя, особенно в смысле секса. Каждый раз, когда я с тобой, — все, словно впервые.
— А ты помнишь, как это было впервые?
Он не отвечал.
— Ну, расскажи, расскажи мне…
— Уже поздно, Люба. Давай спать.
— Так нечестно, я же тебе рассказала! Ну, Дэнни-и!.. Может, ты тоже всего лишь играл с большим пальцем?
— Да нет, — засмеялся он, — просто я боюсь, тебя шокирует то, что я тебе расскажу.
— Ты еще не усвоил, что меня шокировать невозможно?
— Ну, ладно. Моей первой женщиной была моя мать.
Ошеломленная Люба подняла голову:
— Не верю. Быть этого не может.
— Ну, я же говорил тебе, ты будешь шокирована. Только она была мне не родная мать, а приемная. Она усыновила меня после гибели моих родителей. Это было чудесно… чудесное знакомство с тем, что такое женщина… — Он отвернулся. — Никогда и никому я не рассказывал этого.
Люба крепче прильнула к нему.
— Дэнни… То, что ты сейчас сказал, очень важно для меня. Ты мне доверяешь. Я верю, что ты никогда и никому не говорил этого. А то, что ты узнал от меня, знаешь ты один.
Когда до конца съемок осталось два дня и группа отправилась в Трою, Магда решила вернуться домой. Ей тут очень нравится, и она сказала, что поездка была незабываемой, но она волнуется о собачке.
Вечером, после обеда, который им подали на веранду их номера, Люба рассказала Дэнни, как она соблазнила Хаима на берегу реки.
— Похоже? — Дэнни показал туда, где текла река Садо, торопясь встретиться с водами Атлантики.
— Дэнни, для объятых страстью все берега всех рек неотличимы друг от друга. Но мы можем проверить, — рассмеялась Люба.
Она сбросила туфли и сбежала по каменным ступеням к реке. Дэнни следовал за ней с бокалом портвейна — лучшего в мире, по словам хозяина отеля.
— И что же предприняла Магда, когда накрыла вас на месте преступления? — спросил он, босиком бредя за нею по прибрежному песку.
— Ничего. Мы два дня не разговаривали, но никаких объяснений Хаима она слушать не стала.
Дэнни засмеялся, пригубил портвейн.
— Да что он мог ей объяснить? Все мужчины в таких случаях лепечут одно и то же: «Прости меня, я виноват, я не хотел; так вышло, она мне напоминала тебя». — Гораздо больше она злилась на меня. И правильно делала. Я же это сделала, чтобы причинить ей боль, а потом мне сразу стало ее жалко.
— И больше она с Хаимом… нет?
— Отчего же? Мы делали это втроем.
— О, Боже! Запущу-ка я первый в жизни порносериал на эту тему! Когда же это вы успели?
— Через неделю или чуть позже.
— И, конечно, по твоей инициативе?
— Пришлось взять все на себя — Хаим робел и стеснялся.