— В Мире он был принцем воров, пока вор-соперник не донес на него. В Пентосе из-за акцента ему трудно было оставаться незамеченным, а когда прознали, что он евнух, то стали презирать и бить. Возможно, я никогда не узнаю, почему он выбрал именно меня себе в защитники, но мы пришли к соглашению. Варис шпионил за мелкими ворами и забирал добычу. Я предлагал помощь их жертвам и обещал вернуть ценности за определенную плату. Вскоре все в городе знали, что если их обворовали, надо обратиться ко мне, а грабители и карманники вовсю разыскивали Вариса… одна половина — чтобы перерезать ему глотку, другая — чтобы продать краденое. Мы оба разбогатели, но стали ещё богаче, когда Варис обучил своих мышек.
— В Королевской Гавани он держал "пташек".
— "Мышки", так мы их называли тогда. Старые воры были дураками, думающими не дальше обмена своей добычи на вино. Варис предпочитал мальчиков-сирот и маленьких девочек. Он выбирал самых мелких, быстрых и тихих, учил их взбираться на стены и проникать в дымоходы. Еще он научил их читать. Мы оставили золото и камешки обычным ворам. Вместо этого наши мышки брали письма, книги, карты… читали и возвращали на место. "Секреты дороже серебра и сапфиров", — говорил Варис. Именно так. Я стал настолько уважаемым, что двоюродный брат принца Пентоса разрешил мне жениться на его юной дочери; в то же время слухи о талантах некоего евнуха пересекли Узкое море и достигли ушей некоего короля. Очень нервного короля, не доверявшего ни своему сыну, ни жене, ни Деснице — другу юности, ставшему высокомерным и горделивым. Я полагаю, продолжение этой истории тебе известно, не так ли?
— Более-менее, — признал Тирион. — Теперь я вижу, что ты нечто большее, чем обычный торговец сыром.
— Ты очень добр, мой маленький друг. А со своей стороны я вижу, что ты и в самом деле настолько смышленый, как утверждал Варис, — он улыбнулся, показав кривые желтые зубы, и приказал принести еще один кувшин мирийского белого.
Когда магистр задремал с кувшином вина у локтя, Тирион прокрался через подушки, освободил вино из его мясистой тюрьмы и налил себе чашу. Он осушил ее, зевнул и наполнил вновь.
Когда он еще был одиноким ребенком в глубинах Утеса Кастерли, то часто грезил о полетах на драконах в ночи, представляя себя каким-нибудь пропавшим таргариенским принцем или валирийским повелителем драконов, парящим над полями и горами. Однажды, когда его дядья спросили, что подарить ему на именины, он попросил дракона. "Он необязательно должен быть большим. Можно маленького, как я." Его дядя Герион думал, что это самое смешное, что он когда-либо слышал, но дядя Тигетт сказал: "Последний дракон умер сто лет назад, парень". Это казалось таким чудовищно несправедливым, что в ту ночь мальчик плакал, пока не уснул.
Однако, если верить сырному лорду, у дочери Безумного Короля вылупилось три живых дракона.
Карлик так набил свое брюхо, что вынужден был расстегнуть пояс и ослабить тесьму на штанах. В детской одежде, которую напялил на него магистр, он чувствовал себя десятифунтовой колбасой в пятифунтовой оболочке.
Когда он проснулся, уже рассвело. Лошади едва двигались, паланкин поскрипывал и раскачивался между ними. Тирион отодвинул занавеску на дюйм и выглянул наружу, но там было не на что смотреть, кроме желтых полей, облетевших бурых вязов и самой дороги — прямого, как стрела, тракта, уходящего в горизонт. Он читал о валирийских дорогах, но эта была первой, которую он видел. Власть Валирии распространялась вплоть до Драконьего Камня, но никогда на сам Вестерос.