Белый свет перевернулся и пропал. На мгновение он как будто оказался внутри чардрева и смотрел оттуда красными вырезанными глазами на то, как умирающий мужчина слабо дергается, лежа на земле, а безумная женщина, слепая и в крови, танцует под луной, плачет красными слезами и рвет на себе одежду. Затем оба исчезли, а он поднимался, растворялся; его дух летел с порывом холодного ветра. Он был в снеге и в облаках, был воробьем, белкой, дубом. Филин бесшумно пролетел между деревьями, охотясь на зайца. Варамир был в филине, в зайце, в деревьях. Глубоко в мерзлой почве земляные черви слепо рылись в темноте, и ими он тоже был.
Это была его последняя человеческая мысль.
Настоящая смерть пришла внезапно. Он ощутил удар холода, как будто нырнул в ледяную воду замерзшего озера. Оказалось, что он мчится по залитому лунным светом снегу, а чуть позади бежит его стая. Половина мира потемнела. Он понял:
На гребне холма волки остановились.
Существа внизу двигались, но не жили. Один за другим они подняли головы к трём волкам на холме. Последним взглянуло существо, которое раньше было Колючкой. Она была в шерсти, мехах и коже, а поверх одежды лежала изморозь, которая хрустела при движении и сверкала в лунном свете. Бледно-розовые сосульки свисали с кончиков её пальцев — десять длинных ножей из застывшей крови. В углублениях, где раньше были ее глаза, мерцал бледно-голубой свет, придавая её грубым чертам зловещую красоту, которой никогда не было при жизни.
Тирион
Он пил всю дорогу через Узкое море.
Корабль был невелик, каюта Тириона еще меньше, а капитан запретил ему высовываться на палубу. Качка вызывала у него рвотные спазмы, а никудышная еда становилась еще отвратительнее, когда выходила наружу. Но зачем есть солонину, твердый сыр и хлеб, изъеденный червями, когда можно пить красное, кислое и очень крепкое вино? Правда, вином он тоже иногда блевал, но всегда можно было выпить еще.
— Мир наполнен вином, — бормотал он во тьме своей каюты. Его отец терпеть не мог пьяных, но что с того? Отец мертв. Он его убил.
В трюме не было ни дня ни ночи. Тирион отмечал дни по появлению в каюте юнги с едой, к которой он не притрагивался. Мальчик неизменно приносил с собой щетку и ведро для уборки.
— Это дорнийское вино? — как-то спросил он мальчишку, вытаскивая пробку из меха. — Оно напоминает мне об одном змее, которого я знал. Забавный был парень, пока его не придавило горой.
Юнга не ответил. Он был довольно уродливым, хотя и куда привлекательнее, чем некий карлик с обрубком носа и шрамом от глаза до подбородка.
— Я тебя чем-то обидел? — спросил Тирион, пока мальчик прибирался. — Тебе приказали со мной не разговаривать? Или, может, какой-то карлик отпялил твою матушку? — Это тоже осталось без ответа. — Куда мы плывем? Ответь хотя бы на это. — Джейме что-то упоминал о Вольных Городах, но ни о каком конкретном не говорил. — В Браавос? Тирош? Мир? — Тирион предпочёл бы отправиться в Дорн.