Ещё до Манса Варамир был кем-то вроде лорда. Он жил один в чертоге, выстроенном из мха, земли и срубленных брёвен, который до него принадлежал Хаггону. Сюда приходили его звери. С десяток деревень платили ему дань хлебом, солью и сидром, поставляли плоды из своих садов и овощи с огородов. Мясо он добывал сам. Когда Варамир хотел женщину, то посылал сумеречного кота следовать за ней по пятам – и любая приглянувшаяся Варамиру девушка безропотно ложилась к нему в постель. Некоторые приходили в слезах, да, но всё же приходили. Варамир давал им своё семя, брал прядь их волос себе на память и отсылал обратно. Время от времени какой-нибудь деревенский герой являлся к нему с копьём в руках, чтобы уничтожить чудовище и спасти сестру, любовницу или дочь. Этих он убивал, но женщинам никогда не причинял вреда. Некоторых он даже осчастливил детьми.
«
Страх заставил его, пошатываясь, подняться на ноги. Держась за бок, чтобы унять сочившуюся из раны кровь, Варамир доковылял до двери, откинул рваную шкуру, прикрывавшую проём, и оказался перед сплошной белой стеной. «
Варамир толкнул снежную стену, и та рассыпалась – снег был всё ещё мягким и мокрым. Снаружи, словно смерть белела ночь, рваные бледные облака пресмыкались перед серебристой луной, а с небес холодно взирали тысячи звёзд. Он видел горбатые очертания хижин, погребённых под снежными заносами, и за ними бледную тень закованного в лёд чардрева. К югу и западу от холмов простиралась необозримая белая пустошь. Всё вокруг замерло, кроме летящего снега.
– Репейница, – еле слышно позвал Варамир, пытаясь представить, как далеко та могла уйти.
«
Вдалеке завыл волк.
Варамира пробила дрожь. Он узнал этот вой, так же как Комок когда-то узнавал голос своей матери.
«
Самый старший из трёх, самый крупный и свирепый. Охотник – более поджарый, быстрый и молодой, а Хитрюга – коварнее, но оба боялись Одноглазого. Старый волк был бесстрашным, безжалостным и диким.
Умерев в теле орла, Варамир потерял власть над другими своими зверьми. Его сумеречный кот убежал в лес, а белая медведица набросилась с когтями на стоявших поблизости людей, успев разорвать четверых, пока её не закололи копьём. Она убила бы и Варамира, окажись он рядом. Медведица ненавидела его и приходила в ярость каждый раз, когда варг надевал её шкуру или забирался ей на спину.
А вот его волки...
«
Много ночей подряд он спал среди них, его окружали их мохнатые тела, помогая сохранить тепло.
«
Из всех зверей проще всего привязать к себе собак. Те живут так близко к людям, что и сами становятся почти что людьми. Вселиться в собаку, надеть её шкуру – всё равно что обуть старый разношенный башмак из мягкой кожи. Башмак по своей форме уже готов принять ногу, и собака готова принять ошейник – даже если ошейник невидим для глаз. С волками труднее. Человек может подружиться с волком, даже сломить его волю, но никому не под силу
– Волки и женщины вступают в супружество раз и навсегда, – не раз повторял ему Хаггон. – Ты вселяешься в волка, и это как брак. С этого дня волк – часть тебя, а ты – его часть. Вы оба меняетесь.
С другими зверями лучше не связываться, считал охотник. Коты самодовольны, жестоки и в любой момент готовы на тебя броситься. Лоси и олени – добыча для хищников: если носить их шкуру слишком долго, даже отчаянный храбрец станет трусом. Медведи, вепри, барсуки, хорьки... Хаггон всего этого не одобрял.
– Ты никогда не захочешь носить эти шкуры, мальчик. Тебе не понравится то, во что они тебя превратят.
По его словам, птицы были хуже всего.
– Человеку не следует покидать землю. Проведи слишком много времени в облаках – и не захочешь возвращаться обратно. Я знавал оборотней, что пробовали вселяться в ястребов, сов, воронов. Потом даже в собственной шкуре они становились безразличны ко всему и только пялились в треклятые небеса.