Джон пожал протянутую руку. В его голове звучали слова клятвы: «
– По рукам, – ответил Джон.
Рукопожатие Тормунда было костедробильным. Это в нём не изменилось. И борода была такой же, как раньше, но лицо под этими белыми зарослями сильно похудело, а румяные щёки избороздили глубокие морщины.
– Манс должен был убить тебя, когда мог, – сказал Тормунд, пытаясь превратить руку Джона в месиво из плоти и кости. – Золото за овсянку, и мальчики... жестокая цена. Что случилось с тем славным пареньком, которого я знал?
«
– Как говорится, честная сделка оставляет обе стороны недовольными. Три дня?
– Если я проживу так долго. Кое-кто из моих людей плюнет в меня, услышав об этих условиях, – Тормунд отпустил руку Джона. – Твои вороны тоже будут ворчать, насколько я их знаю. И я тоже должен быть недоволен. Я убил больше ваших чёрных засранцев, чем могу сосчитать.
– Вероятно, будет лучше, если ты не станешь так громко упоминать об этом, когда появишься к югу от Стены.
– Ха! – захохотал Тормунд. Это тоже не изменилось: он всё ещё смеялся легко и часто. – Мудрые слова. Я не хочу, чтобы твои вороны заклевали меня до смерти, – он хлопнул Джона по спине. – Когда мой народ будет в безопасности за вашей Стеной, мы разделим мясо и мёд. Но пока... – одичалый снял браслет с левой руки и кинул его Джону, затем повторил то же с таким же браслетом на правой. – Первый взнос. Я получил их от своего отца, а тот – от своего. Теперь они твои, вороватый чёрный ублюдок.
Браслеты были из старого золота – массивные и тяжелые, с выгравированными древними рунами Первых Людей. Тормунд Великанья Смерть носил их, сколько Джон его знал, они казались такой же неотъемлемой его частью, как и борода.
– Браавосец расплавит браслеты ради золота. Такая жалость. Наверное, тебе стоит оставить их себе.
– Нет. Я не позволю, чтобы болтали, дескать, Тормунд Громовой Кулак заставил вольный народ расстаться с сокровищами, а свои оставил себе, – он ухмыльнулся. – Но я попридержу кольцо, которое ношу на члене. Оно будет побольше этих штучек. Для тебя сошло бы вместо ожерелья.
Джон не смог сдержать смех:
– Ты совсем не меняешься.
– О, я меняюсь. – Улыбка растаяла, как снег летом. – Я не тот, что был в Красных Палатах. Я видел слишком много смертей, да и вещей похуже тоже. Мои сыновья... – лицо Тормунда омрачилось горем. – Дормунд пал в битве за Стену, а он был почти мальчишка. Это сделал один из рыцарей твоего короля, какой-то ублюдок в серых латах и с молью на щите. Я видел тот удар, но мой мальчик умер, прежде чем я смог добраться к нему. А Торвинд... его забрал холод. Этот всегда болел, а однажды ночью умер. И хуже всего, до того как мы об этом узнали, он восстал – бледный с голубыми глазами. Мне пришлось позаботиться о нём самому. Это было тяжело, Джон, – слезы блестели в глазах Тормунда. – По-правде говоря, он не стал настоящим мужчиной, но когда-то он был моим маленьким мальчиком, и я любил его.
Джон положил руку ему на плечо:
– Мне очень жаль.
– С чего бы? Разве не ты всё это устроил? На твоих руках кровь, да, также как и на моих. Но не его кровь, – Тормунд покачал головой. – У меня есть ещё два сильных сына.
– А твоя дочь?..
– Мунда, – улыбка Тормунда вернулась. – Веришь, взяла этого Рика Длинное Копье себе в мужья. У парня член долог, да ум короток, но он хорошо к ней относится. Я сказал ему, что если он хоть раз причинит ей боль, я оторву ему хрен и им же изобью его до крови. – Он снова от души хлопнул Джона. – Тебе пора возвращаться. Если я задержу тебя дольше, они решат, что мы тебя съели.
– Тогда, до рассвета. Три дня, считая с сегодняшнего. Мальчики – первые.
– Я расслышал тебя и первые десять раз, ворона. Кто-нибудь бы мог подумать, что мы не доверяем друг другу, – он плюнул. – Мальчики – первые, ага. Мамонты пойдут в обход. Убедись, что Восточный Дозор ждёт их. Я позабочусь, чтобы не было драк и спешки у твоих треклятых ворот. Мы пойдем красиво, по порядку, как утята – друг за дружкой. А я буду матушкой-уткой. Ха! – Тормунд выпустил Джона из своей палатки.