Танец с драконами. Грёзы и пыль

— Один-единственный человек со стрелой в ноге? Его принесла сюда лошадь, боги тут ни при чем. — Бледный конь… сивая кобыла! Дени поднялась. — Благодарю за известие и за все, что вы сделали для несчастного.

Зеленая Благодать, прежде чем уйти, поцеловала королеве пальцы и пообещала молиться за Астапор.

«И за меня тоже, — мысленно добавила Дени. — Пожалуйста». Если Астапор пал, ничто не помешает Юнкаю пойти на север.

— Пошлите в холмы гонцов за моими кровными всадниками, — сказала она сиру Барристану. — И за Бурым Беном с Младшими Сыновьями.

— За Воронами-Буревестниками тоже, ваше величество?

«Даарио…»

— Да. Да. — Три ночи назад ей приснилось, что Даарио лежит мертвый у дороги, глядя в небо безжизненными глазами, и вороны дерутся над его трупом. В другие, бессонные ночи ей представлялось, что он предал ее, как когда-то своих соратников-капитанов. Он принес Дени их головы — что, если теперь он уведет свой отряд в Юнкай и продаст за горшок золота саму Дени? Нет, он неспособен на такое… или способен? — За ними тоже. Немедля.

Младшие Сыновья вернулись первыми, всего через восемь дней после отправки гонцов. Когда сир Барристан доложил, что королеву желает видеть ее капитан, у Дени дрогнуло сердце, но это был не Даарио, а Бурый Бен Пламм.

Волосы у него были белые, а обветренное, испещренное шрамами лицо походило цветом на тиковое дерево. Дени на радостях обняла его.

— Я слыхал, что ваше величество собирается замуж, но никто не упредил меня, что жених — это я, — удивился Бен. Они с Дени посмеялись, забавляясь возмущением Резнака, а потом капитан сказал: — Мы поймали трех астапорцев. Вашему величеству надо бы послушать, что они говорят.

— Хорошо, приведи их.

Дени приняла их в большом чертоге, где горели между колоннами высокие свечи. Увидев, как они отощали, королева тотчас же велела принести им еды. Из Красного Города их бежало двенадцать, но выжили только трое: каменщик, ткачиха и сапожник.

— Что же стало с другими? — спросила Дени.

— Убили их, — ответил сапожник. — Юнкайские наемники рыщут в холмах севернее города и вылавливают всех беглецов.

— Значит, город пал? Несмотря на прочные стены?

— Так ветшают они, стены-то, — сказал согбенный, со слезящимися глазами каменщик. — Крошатся.

— Каждый день мы ждали, что драконья королева вернется к нам, — прошелестела иссохшими губами ткачиха. — «Клеон послал за ней, — говорили мы. — Скоро она придет».

Да, он и впрямь за ней посылал… это по крайней мере не выдумка.

— Юнкайцы забрали наш урожай и вырезали наш скот, — подхватил сапожник. — В городе начался голод. Мы ели кошек, крыс, дубленую кожу. Лошадиная шкура почиталась за пир. Король-головорез и королева-шлюха обвиняли один другого в людоедстве. Люди собирались украдкой, бросали жребий и съедали того, кто вытягивал черный камень. Пирамиду Наклозов разграбили и сожгли — прошел слух, будто во всех наших бедах виноват Кразнис мо Наклоз.

— Некоторые винили во всем Дейенерис, — продолжала ткачиха, — но мы их не слушали. Мы любили тебя. «Она уже идет, — говорили мы. — Ведет сюда свое войско, везет нам съестное».

Хорошо бы ей своих прокормить. Выступив на Астапор, она потеряла бы Миэрин.

Сапожник рассказал, как выкопали и облачили в доспехи труп короля-мясника: местной Зеленой Благодати было видение, что он избавит их от юнкайцев. Мертвец, привязанный к истощенной лошади, выехал на бой во главе новых Безупречных, но железные зубы Нового Гиса искрошили всех до единого.

— Зеленую Благодать посадили на кол на площади Кары. В пирамиде Ульхоров всю ночь пировали, а под утро выпили отравленного вина. Начался кровавый понос, от которого из каждых четверых умирали трое. Больные, вконец обезумев, перебили стражу у главных ворот.

— Это как раз здоровые сделали, — поправил каменщик. — Чтобы уйти из города.

— Да какая разница, — пробормотал сапожник. — Главное, что ворота открыли. Сначала в Астапор вошли легионы Нового Гиса, следом юнкайцы и наемная конница. Королева-шлюха погибла, сражаясь с ними и проклиная их. Король-головорез сдался. Его бросили в бойцовую яму на растерзание голодным собакам.

— Даже и тогда мы не перестали верить, что ты придешь, — тянула свое ткачиха. — Клялись, будто видели тебя над юнкайским лагерем верхом на драконе. Каждый день мы высматривали тебя.

Она не могла прийти. Не посмела.

— Что произошло после падения города? — спросил Скахаз.

— Бойня. Легионеры запечатали Храм Благодати, где больные молили богов об исцелении, и подожгли его. Вскоре пожары запылали во всем Астапоре. Люди метались по улицам, пытаясь спастись, но выхода не было: юнкайцы никого не выпускали из города.

— Вы-то, однако, ушли, — заметил Скахаз.

— Я по ремеслу каменщик, как и отец мой, и дед. Дом наш, еще дедом поставленный, лепится к городской стене — разобрал ее по кирпичикам, и готово. Друзья, которым я рассказал об этом, помогли мне проделать ход.