Танец семи покрывал

Там, в Прибалтике, у него были связи и люди, готовые предоставить ему помещение и собрать зал, но Юрий, человек осторожный и осмотрительный, несмотря на то что любил производить совсем другое впечатление, повез в турне вместе со своей труппой и двух звезд — Стаса Снитковского и Люду Одарову, сумев, правда, обставить дело так, будто и Стас и Люда, особо любимые в Прибалтике, сами милостиво разрешили лобовской труппе вклиниться со своими номерами между их выступлениями.

И Стас и Люда позже на всю оставшуюся жизнь возненавидели Лобова, и, если бы не высшие экономические соображения (считать все артисты хорошо умеют), расторгли бы с Юрием договор меньше чем через месяц.

Уже с четвертого выступления (было это в Краславе) стало ясно, что «Нереиды», так Юрий назвал свою группу, вызывают у публики куда больше интереса, чем поднадоевшие Снитковский и Одарова. Выступления Стаса проходили уже с такими жалкими аплодисментами, что он сам был вынужден предложить поменяться очередностью номеров с «Нереидами». Группа стала выступать последней, после песен Люды и Стаса.

И тогда наступил звездный час Зары.

Однажды вечером после выступления в маленьком городе Даугавпилсе — Зара снимала грим перед зеркалом — Лобов вошел в гримерку с какой-то книгой в руках, бросил ее на столик, подняв облачко пудры.

— Ты Пушкина читала?

— В школе, — буркнула Зара.

— В школе? И все? Неужели тебе самой никогда не хотелось раскрыть книгу поэта и выяснить, на самом деле он воздвиг себе нерукотворный памятник или нет…

Зара метнула на него взгляд, означавший, что она с покорностью готова вынести вступление Юрия к основной части его речи, которая, она знала по опыту, может уместиться в одно предложение.

— Как это можно не читать Александра Сергеевича и не чтить, — нудным голосом продолжал выговаривать Юрий, обращаясь теперь к остальным трем девушкам, намазывающим лица кремом. — И вы, молодые леди, незнакомы с произведениями этого автора?

Девушки все как одна отвернулись от Зары, подставляя ее как единственную мишень под ехидные остроты мастера.

— Так вот, Зара, — ощутив силу этого общего движения, обратился к девушке Лобов. — Тебе что-то говорит название «Египетские ночи»?

— Ну, это где Клеопатра убивала своих любовников за ночь любви, — припомнила Зара и порывисто обернулась к учителю с тревожными и вопрошающими глазами.

— Нет, ты меня неверно поняла, — ответил он, я не собираюсь облачать тебя в одеяние великой египетской стервы с тем, чтобы вокруг твоей персоны выплясывал миманс…

Девушки с облегчением переглянулись.

— Что еще ты можешь вспомнить из этого выдающегося произведения русского гения?

— Ну, там какой-то был тип… стихи сочинял… — неохотно ответила Зара.

— Не просто стихи, а импровизации… Вообще, Зарема, в свободное время прошу тебя заняться самообразованием. Я сам дам тебе список книг, понятно? А теперь промокни лицо лигнином, и пойдем ко мне в номер, я хочу показать тебе по видашнику одного артиста…

Барышникова Зара видела, и не раз, — эту же самую кассету тайно крутили в училище. Так и есть: отрывок из «Отчаяния», кусок из «Пробуждения после моря», целиком «Варяги»…

— Ну и что? — спросила она, когда Барышников застыл на шпагате в последнем эпизоде «Варягов».

— Вруби ассоциативное мышление… Сперва я спросил тебя о «Египетских ночах», напомнил об импровизаторе, кстати итальянце, затем прокрутил тебе три танца Барышникова… Тебя все это не наводит на какую-то мысль?

Зара немного подумала. Ей так хотелось угодить Юрию, благодаря которому она имела бешеный успех в «Нереидах», что она заставила свою мысль нырнуть в самые глубокие залежи серого вещества, после чего нерешительно произнесла:

— Эти танцы Барышникова — не совсем импровизации. Он их ставил. Но и импровизировать он, говорят, умеет.

— А ты бы сумела? — Юрий наконец подошел к главному.

— Один раз пришлось, — проговорила Зара, и тень набежала на ее лицо. — В одном доме.

Юрий слегка потрепал ее за ухо.

— Забудем об этом доме… Под какую музыку ты плясала?

— «Грустный вальс» Сибелиуса.

— «Грустный вальс», «грустный вальс»… — Лобов потянулся и, не глядя на телефонный аппарат, нажал три кнопки: — Олег, не спустишься ли в концертный зал на часок? Нет, твоя девушка пусть подождет в баре. Спасибо, дружище. Переоденься в трико, Зарема, пойдем вниз…

Зара, не задавая лишних вопросов, но всем существом ощущая, что сейчас наступает в ее жизни какая-то решающая минута, на глазах Юрия, который, правда, не видел ее, погруженный в свои размышления, переоделась, и они спустились вниз, в концертный зал, где Олег уже наигрывал на рояле арпеджио последовательных тональностей.

Поднявшись на сцену, Зара по привычке разминалась, пока Юрий включал два боковых софита. Наконец он обратился к Олегу:

— «Грустный вальс» Сибелиуса, пожалуйста! Нет, стоп! Отставить Сибелиуса. Будем делать так, Зара: я называю тебе музыку, даю минуту на размышление, после чего Олег начинает играть…

— Я не все знаю на память, — возмутился Олег.

— Можешь подбирать, — отрезал Лобов.

— «Подснежник» Чайковского, — произнес Лобов.