Танец семи покрывал

— Чон рассказывал о вас. Только сейчас он подался в поселок за продуктами, придет вечером… А изба его за этими дощатыми домиками… Может, лучше подождете у меня? Боюсь, что у него холодно…

Стася отказалась.

Взгляд ее притягивал остров посреди замерзшей реки.

Коля говорил, что летом Павел обычно перебирался туда, ставил палатку и целыми неделями жил в полном одиночестве, питаясь сухарями и рыбой, которую удавалось поймать.

Проследив за ее взглядом, Игорь сказал:

— С этого островка открывается замечательный вид. Сейчас до него не добраться, лед может провалиться под ногами. До вон той полыньи еще можно дотопать, а дальше опасно… Может, все-таки останетесь до прихода Чона у меня?

Стася поблагодарила за приглашение и пошла искать указанный домик.

Милая избушка! Стася немного потопталась на пороге, прежде чем открыть дверь. Милая избушка, но отчего страх сотрясал ее тело? Ведь там сейчас никого нет, даже Чона, который мог встретить ее суровым возгласом: «Зачем ты приехала?»

Стася, стиснув зубы, открыла дверь и вошла в домик.

Топчан, застеленный старым спальным мешком, небольшая печурка, возле которой лежали поленья. Стол, заваленный бумагами, у окошка табурет — вот и все убранство комнаты.

Стася подошла к столу.

На нее снизу, как лицо утопленницы, глянуло ее собственное лицо.

Она сразу же вспомнила этот рисунок. Чон набросал ее портрет сангиной в первый день их знакомства.

Стася придвинула к столу табурет, присела на него и стала смотреть вдаль, на остров.

Отчего-то ей казалось, что там, на острове, сейчас находится Чон. Он вовсе не за продуктами ушел, а отправился на остров за тишиной и одиночеством.

Но тишины и одиночества хватало с избытком и здесь.

Тишина до звона в ушах, слышно было биение крови в жилах. И одиночество такое, словно она находилась на дальней звезде, а не на Земле.

И вместе с тем Стасе казалось, что здесь, в избушке, она не одна. Кто-то смотрел и смотрел на нее, чего-то ждал, но чего?

Кто? Кто?

Рисунок снова притянул ее взгляд.

Стася пододвинула лист ватмана ближе — и вдруг вздрогнула.

Страх, рассеянный по всему ее существу, страх, который она никак не могла унять, собрался в один тяжелый ком в груди и, медленно толкнув сердце, стал опускаться к низу живота.

Сквозь ее лицо проступили черты другого лица — знакомого ей резкого, хищного лица…

И, еще не перевернув лист ватмана, Стася все поняла.

Все, что до сих пор было неясно, расплывчато, туманно, восстало перед нею как отчетливое видение.

Она вспомнила, чье лицо было нарисовано на оборотной стороне ватмана.

Она поняла, отчего в первый день знакомства с Зарой в ней появилось это чувство, будто она где-то видела ее.

Все сошлось.

Молния озарила тьму, тьму неведения, в которой до сих пор пребывала Стася. Она увидела все, что до сих пор скрывал от нее покров тьмы.

Оставалось только убедиться в том, что это не злой мираж.

Чон был знаком с Зарой до того, как познакомился с нею!

Он сделал вид, что не знает ее!

Для чего понадобилось это притворство?

Он знал ее прежде, знал давно, он любил Зару!

А потом познакомил ее со Стефаном.

Потом Зара вошла в их дом…

Все эти умозаключения представали перед Стасей в образе ослепительно ярких видений.

Она видела перед собою Чона, склонившегося над листом ватмана, с озабоченным видом взглядывающего на нее и набрасывающего ее портрет…

Она видела фигуру Зары, за которой маячил улыбающийся Стефан, и даже услышала свой собственный голос: «Где я могла вас видеть?»

Она увидела угрюмое, злое лицо Чона, чуть не стиснувшего кулаки в тот момент, как Зара произнесла: «Хорошо, наверное, быть невестой…»

Потом она увидела Чона, осторожно поднимающегося ночью с постели, чтобы выйти на веранду: Зара уже поселилась в их доме, и это мучило его.

Он разрывался между двумя женщинами.

Зара не любила Стефана. Она пришла в их дом за Чоном!

Наконец Стася увидела двух боровшихся на снегу мужчин — брата и мужа, и тут часовая стрелка бешено завращалась в обратном направлении, позволяя ей устремить взгляд в сторону Зары, виновницы этой драки: улыбка торжества искривила тогда губы Зары.

…Но может, это все лишь плод больного воображения Стаси и на обратной стороне ватмана нет никакого лица?..

Стася перевернула лист.

Черты ее лица мгновенно растворились в страшном лице Зары, глядевшей на нее с торжеством и ненавистью.

Это ей Стася доверчиво, по-сестрински жаловалась на Чона!

Сухой смешок слетел со Стасиных губ, точно пузырьки воздуха взорвались у нее в голове, толкнувшись в мозг тупой болью, но сразу после этого ей вдруг стало легче; она смотрела на остров, соображая, кто там живет из ее знакомых, кого ей необходимо увидеть, кого? И не могла вспомнить.