Танец семи вуалей

– Я пытался… но Визирь неожиданно отказался от сеансов. Сказал, что слишком дорого платит за пустую говорильню. Он остался недоволен моими методами лечения. Собственно, я не лечу… я помогаю человеку найти причину его проблемы. Лекарства способны облегчить симптомы, но против источника душевных страданий они бессильны.

– Карташин нашел причину?

– У него не хватило терпения… или денег пожалел.

Оленин пробегал глазами по строчкам в истории болезни, освежая в памяти давние события.

– Да, вот… на последнем сеансе пациент заявил, что все про меня знает… и что я еще пожалею…

– О чем пожалеете? – спросила Глория.

Доктор пожал плечами:

– Я не придал тогда этому значения…

– А зря!

– Вероятно, он имел в виду месть, – вставил Лавров. – Вы ведь не помогли ему, а деньги взяли. Он раскопал вашу подноготную и сочинил дьявольскую историю, вложив ее в уста Шехерезады.

– Безумие порой граничит с гениальностью… – пробормотал доктор. – Сумасшедший становится провидцем… и угадывает сокровенное.

– Вы сами виноваты, Оленин. Не сумели подобрать к пациенту ключик.

– Я делал свою работу. Человек – сложная конструкция, в которой сразу не разберешься. Тем более, когда речь идет о психике. Не к каждому ларчику существует ключик. Демонов запечатывают Сулеймановой печатью. Я не мастер ее взламывать.

Глория бросила на него удивленный взгляд.

– Вы опять не договариваете, Юрий Павлович, – сказала она. – Зачем Карташин велел передать вам диск с «Танцем семи вуалей»?

– Знаете, у каждого есть свой скелет в шкафу. Позвольте мне…

– Я требую, чтобы вы открыли шкаф! – недослушал Лавров. – Мы хотим взглянуть на скелет. Разве мы не заслужили?

Оленин отложил в сторону папку, встал и начал прохаживаться по кабинету. Он вспотел, вытер мокрые ладони бумажной салфеткой.

– Это связано с Саломеей? – спросила Глория.

Доктор вздрогнул, как будто его ударили.

– Я не могу исцелить себя от безответной любви к Иде… Иногда мне кажется, что если бы ее не было, я смог бы стать счастливым, жить обычной жизнью, как все. Она выпила мою кровь по капле, а в вены впрыснула яд, отравляющий душу… Я бы хотел убить ее! Но она уже мертва… Сила наваждения так велика, что Карташин с его пособницей чуть не заставили меня поверить… поверить… В общем, я подозревал в убийстве ассистенток…

– Себя?

Оленин кивнул с видом обреченного.

– На меня нашло затмение… вероятно, очень давно… Я все еще во власти Иды! Знаете, что я понял? Любовь нельзя препарировать… вскрыть и разложить по полочкам. Для нее не существует законов. Она ослепляет… и убивает. Человеческая сексуальность имеет двойственную природу, и с этим ничего не поделаешь. Людей возбуждает насилие. Иначе откуда берется сексуальный садизм? – Он помолчал, тяжело дыша. – С одной стороны, это не связано с любовью; с другой – неотделимо от любви. Не понимаю, как Карташину удалось догадаться… Он почти достиг своей цели. Осталось чуть-чуть, и я бы взял на себя чужую вину… Я запер своего демона в клетке, но тот мог умудриться сбежать…

Лавров уставился на психоаналитика с нескрываемой растерянностью. Что за чертовщина? Уже второй участник драмы готов сознаться в том, чего не совершал. Воистину этот Визирь служит влиятельному господину. Не самому ли Люциферу?

– Какого демона вы имеете в виду?

– Он гнездится в каждом из нас, – мрачно произнес доктор. – Его орудием может стать не только плотская страсть, но и несравненная красота… и великая гениальность. Темная муза не так уж редко посещает мэтров искусства. Возможно, поэтому они увековечили Саломею, дочь разврата…

Лаврову было лень вступать в спор, и он промолчал. Да и что, в сущности, он мог возразить?

– Юрий Павлович, вы заметили, что Карташин – левша? – спросила Глория.

Брови доктора изумленно поползли вверх, рот приоткрылся.

– Левша? – в ужасе повторил он. – Левша… Так это же… Самойлович! – вырвалось у него. – Не может быть… Нет, я не заметил… для меня это новость…

На его лбу выступила испарина, руки дрожали.

– Кто, простите? Самойлович? – не понял Лавров. – Это еще что за перец?

– Не обращайте внимания… я ляпнул, не подумав… обмолвился…

Глория молчала, погруженная в свои мысли. Суть происходящего была ей ясна, в отличие от начальника охраны. Но объяснять все Лаврову не имело смысла.

– Вернемся к танцу, – обратилась она к Оленину.

– Мне дали понять… что я разоблачен… что все покровы упали…

– И что на кону – ваша голова?

Лавров переводил взгляд с Глории на доктора и обратно. Он не мог взять в толк, о чем они говорят. О «Танце семи вуалей»? Или о какой-то тайне, известной только им двоим.

«Айгюль должна была принести своему любовнику голову эскулапа, – подумал начальник охраны. – Карташин просчитался, забыл, что Халилова – не Саломея. У нее не хватило духу!»

– Вы вспомнили все, что он говорил вам, будучи пациентом?

– Большую часть я записал…

– Карташин мог угрожать, выражать недовольство уже после того, как вы окончили сеанс и перестали записывать.

– Теперь я сомневаюсь, приходил он за помощью… или с другой целью… – смешался Оленин.

– Вы знали, что Карташин встречается с Симой Петровской?