Самойлович, который только что изображал забывчивость, вдруг продемонстрировал крепкую память.
Оленин отвел глаза и скривился, будто раскусил что-то кислое.
– Сам не пойму, что на меня нашло тогда. Зверь какой-то проснулся внутри…
– Так, может, он во второй раз проснулся? И прикончил Фросю теперь уже окончательно?
– Хватит, прошу тебя! – взмолился граф. – Мне хватило того, что полиция взялась обвинять меня в убийстве. Если бы не вмешательство тестя, который нанял лучшего адвоката… сидеть бы мне в каталажке. Улик против меня не нашлось… кроме свидетельства кухарки. Фрося, незадолго до смерти, наплела ей разных небылиц. Мол, она боится за свою жизнь… потому что барин уже раз хотел придушить ее, да барыня помешала. И она, мол, предчувствует недоброе. Нельзя было ей ехать в Москву с хозяевами, – да жадность подвела. Барыня посулила жалованье прибавить. Она и соблазнилась.
– Мне ты можешь признаться, – заговорщически хихикал отставной офицер. – Я буду нем как могила. Клянусь!
– Сам посуди, зачем мне было убивать Фросю? Она ходила за моей женой, знала все ее привычки и прихоти, умела ей угодить. А я совершенно остыл к ней… даже изумлялся, как в тот момент угораздило меня спутать ее с Идой. Истинно бес надо мной покуражился! Ты тоже хорош, дал мне совет и умыл руки, – упрекнул он приятеля.
– Я тебе не советовал душить горничную. Это ты сам придумал. Невинное развлечение едва не превратил в смертоубийство!
Самойлович прятал ухмылку в усах, а Оленин разозлился.
– Вот именно, что едва… Не убил же я ее? Я и без Эммы остановился бы.
– Это как сказать…
– Ты тоже считаешь меня убийцей? – возмутился граф. – Ты, мой друг?
– Но не зря же тебя заподозрили?
– Хуже всего, что Фросю задушили, – понуро сообщил Оленин. – Бельевой веревкой. Ее тело нашел истопник, который нес дрова. Поднял переполох… Соседи вызвали полицию. Мы снимали апартаменты на втором этаже, ежели ты помнишь, а первый этаж занимало семейство торговца зерном. Они потребовали немедленно арестовать злодея, потому как им, видите ли, страшно находиться под одной крышей с душегубом. Вообрази! Они только что пальцем на меня не показывали! Кухарка – глупая баба – растрезвонила по всей улице, как я душил Фросю. Не убить ее после этого?
– Ты настоящий христианин, Оленин, – потешался над ним Самойлович. – Умеешь прощать.