Танец убийц

Все вышли из комнаты. У кого-то еще хватило духу взять что-нибудь с подноса, а один капитан прихватил с собой графин с вином. Апис запер обе двери в прихожую и переднюю комнату кабинета командира. Мертвый капитан уставился на них широко раскрытыми глазами, голубизну которых постепенно заволакивало, как поверхность озера ранним зимним вечером.

К своему удивлению, Михаил все это воспринял близко к сердцу. «После нескольких лет, проведенных среди больных туберкулезом, я должен бы принимать уход из жизни совершенно спокойно, — говорил он себе, — скорее, даже с равнодушием».

В том мире больных человек привыкает к мысли, что смерть — это нечто нормальное. Отношения между пациентами, будь они хорошими или плохими, продолжались лишь до того момента, пока один из них не доходил до последней стадии. Врачи и персонал никогда не говорили о том, что кто-то из пациентов безнадежен, но весть об этом проникала повсюду, как утренний туман. Она просачивалась сквозь дверные замки и щели, и с этого момента умирающий более не принадлежал к обществу, он превращался в некий неживой объект, он внезапно оказывался вне пределов человеческого восприятия, к нему больше не испытывали ни любви, ни ненависти и о нем и не горевали. Печаль и сожаление приходили, если приходили, позднее. А пока пациент был жив, он превращался в собственный памятник, к которому приносили — как по старинному языческому обычаю — не только цветы и подарки, но деликатесы и напитки, хотя все наверняка знали, что больной их не только не попробует, но даже порадоваться им не сможет.

Михаил хотел бы и в связи с самоубийством капитана испытывать не больше чувств, чем он испытывал в связи со смертью своих товарищей в санатории, неминуемое приближение которой он не раз видел. Он вдруг почувствовал себя тем слабым человеком, который не может переносить насилие, во всяком случае с равнодушием своих товарищей-офицеров. И в первый раз в его сердце закралось сомнение, что он сможет навсегда остаться в своей стране.

3 часа дня

Паж первым заметил обеих женщин — стройную, царственную королеву и седую княгиню со старческими ямочками на лице, — когда они быстрыми шагами свернули за угол и, преследуемые, как обычно, взглядами любопытных, устремились вдоль Рю де Резервуар к отелю. Немногие из прохожих узнавали их; большинство взглядов устремлялось на поразительную красоту Наталии, перед которой самая густая толпа почтительно расступалась, как Красное море перед Моисеем.

— Они подходят, — прошептал паж портье.

— Скажи консьержу и принцу. Он в кабинете, — распорядился портье.

Консьерж «Отеля де Резервуар» в Версале, седой, высокого роста, с загаром адмирала и командирскими манерами, принял сообщение пажа легким кивком головы, выступил из-за крепости своего стола приема и направился на просторы холла, посреди которого он в ожидании остановился.

Дамы вошли не через вращающуюся дверь, а расположенную справа стеклянную — ее уже держал открытой портье. В холле, где наконец они были избавлены от грубых взглядов и замечаний зевак и гуляющих, которыми в этот теплый июньский день Версаль был просто-таки переполнен, они почувствовали себя спокойнее. Княгиня расстегнула свой жакет и стала обмахиваться веером.

Консьерж шагнул вперед, глубоко поклонился, не сказав ни слова: за тридцать лет своего восхождения от коридорного до сегодняшнего поста, фактически теневого директора, он хорошо усвоил, как обращаться с властителями, которые находились в изгнании, — что, собственно, требовало гораздо большей искусности, нежели обхождение с правящими монархами.

Бывшая королева остановилась и одарила его благосклонной улыбкой.

— Итак, в чем дело, Буланже?

— Этот господин просит Ваше Величество принять его.

С этими словами он протянул ей карточку.

Густые темные брови взметнулись от возмущения.

— Я полагала, и это само собой разумеется, Буланже, что живу здесь инкогнито, — резко сказала она, даже не бросив взгляд на карточку, которую держала отстранив от себя, как дурнопахнущий предмет, от прикосновения к которому можно подхватить заразу.

— Разумеется, мы не сообщили этому господину, что Ваше Величество располагается здесь. Он уже был в курсе. И настоятельно просит, чтобы Ваше Величество приняли его. Он уверяет, что речь идет о жизни или смерти.

Наталия подняла лорнет, висевший на ее шее на тонкой золотой цепочке, чтобы прочесть фамилию на карточке. Она издала сдавленный крик, который прозвучал, как если бы она задыхалась.

— Что такое, Наталия? Кто это? — Княгиня Гика протянула руку к карточке, но экс-королева с отнюдь не сестринской жестокостью резко ее оттолкнула.

Наталия гневно взглянула на консьержа:

— Я не приму его, сообщите ему об этом.

Буланже отреагировал легким пожатием плеч, и это должно было означать, что ему, в сущности, безразлично.

— Как пожелает мадам, — сказал он, глубоко поклонившись и отступив в сторону.

— Ради всего святого, кто же это, Наталия? — спросила пронзительным голосом сестра, более старая и совсем не королевского обличил по сравнению с Наталией.