Танец убийц

Королева стояла уже у тяжелых бархатных портьер, висевших перед входом в ее спальню. Не повернувшись, она бросила сестре короткое «да», затем раздраженно раздвинула обеими руками портьеры и исчезла в царящей за ними темноте.

Княгиня, глубоко огорченная, смотрела ей вслед, нервными пальцами теребя шелковый платочек. Глаза Елены наполнились слезами, а на кончике носа образовались две блестящие капли.

4 часа дня

Обед удался на славу, хотя старший лейтенант Янковски, австрийский военный атташе, и русский посланник Чариков не появились. Свои извинения они прислали в самый последний момент, когда все собирались идти к столу. Для королевы было явно неприятно, что их карточки убирали со стола в присутствии других гостей. Она пригласила этих двух джентльменов, так как они входили в число тех немногих интеллектуалов в Белграде, кто свободно говорил по-французски и был в курсе литературной жизни за рубежом. Драга хотела произвести впечатление на почетных гостей — французского профессора, читавшего курс современной литературы в Сорбонне, и его жену, которая сама была писательницей, — и доказать, что Сербия не населенная варварами страна, даже если с этой парой накануне грубо обошлись на вокзале. Случилось так, что едва супружеская чета сошла с венского поезда, как была тут же арестована пограничной полицией — в багаже обнаружили книги двух запрещенных в Сербии авторов. Выдвинутые обвинения тем более поразили профессора и его жену, что они сами в обоих безобидных романах ничего подрывного найти не смогли. Их отпустили, только когда жена вытащила лежавшее в ее чемодане меж белья приглашение Драги, из которого следовало, что они прибыли в Сербию на королевский обед в Конак, и отнюдь не затем, чтобы взорвать дворец.

Супруги выказали полную готовность забыть об инциденте или, по крайней мере, сделать вид. Оба были чрезвычайно живы и остроумны и превратили обед в высшей степени приятную и радостную встречу с мировыми знаменитостями. В любом случае, этот прием разительно отличался от обычных званых обедов во дворце, куда приглашались богатые негоцианты или члены скупщины, иные из которых под английскими сюртуками были одеты в турецкие шаровары, макали хлеб в соус, вытирали рот скатертью и беседовали исключительно о перспективах снижения пошлин и опасностях рожистого воспаления.

Утонченная французская речь за столом вернула Драгу в мечтах в Биарриц, где в таких случаях беседовали или о новом романе Анатоля Франса, или о влиянии братьев Гонкур на реализм Эмиля Золя. С недавнего времени у нее возникла растущая тоска по Биаррицу. Там она принадлежала к изящному миру, где ее оценивали по достоинству, где значение ее постоянно росло, — здесь она, словно заброшенный могильный камень, постепенно рассыпалась в пыль. Французская чета, в счастливом неведении о сербской политической жизни, была словно свежим ветром с Запада, который, пусть только и на один час, очищал отравленную атмосферу, делавшую дыхание в Конаке таким тягостным.

Попрощавшись с гостями, Драга в безоблачном настроении отправилась в свои покои, чувствуя себя снова почти настоящей королевой, а не старой кобылой, как ее открыто называли в белградских кофейнях. Но бездумность одной из служанок вернула ее к действительности.

Речь шла об одной персоне, которая была не просто горничной, но значилась камеристкой — такой чести при других дворах удостаивались дамы благородного происхождения. Здесь, в Старом Конаке, она выполняла обязанности компаньонки, горничной и секретарши. Елизавета Костич, или, как ее звали, Завка, была незамужней, чуть старше двадцати лет племянницей капитана лейб-гвардии Костича, служившего в охране дворца. Миловидная и жизнерадостная, она нравилась королеве, — такой лучик света в этом обычно мрачном окружении.

Драга вызвала ее звонком, чтобы девушка помогла ей снять узкое платье, в котором она была на приеме, и надеть неглиже. С недавних пор королева взяла за привычку днем немного поспать, надеясь, что лицо будет выглядеть не таким усталым и она сможет поберечь силы для долгих вечеров.

Она вынуждена была позвонить трижды, прежде чем девушка появилась.

— Где ты пропадала так долго? — спросила Драга.

— Я была занята. — Голос Завки звучал надтреснуто.

— Я должна была звонить трижды.

— Я знаю.

Завка и раньше временами позволяла себе маленькие вольности, но никогда не разговаривала таким нервным, угрюмым тоном, как сейчас.

Драга с удивлением посмотрела на нее.

— Что с тобой случилось?

Девушка только молча передернула плечами.

— Что бы Вы хотели надеть? Голубое? — Не дожидаясь ответа, она подошла к шкафу и сняла голубое неглиже с вешалки.

— Повесь назад, — сказала Драга. — Я надену красное, с турецкой вышивкой.

Она рассердилась на девушку и хотела, чтобы та заметала это. Лицо Завки вытянулось.

— Вы могли сразу сказать об этом.

Она бросила голубой пеньюар на кровать, но из осторожности, хорошо зная темперамент Драги, отступила на полшага назад. Глубоко вздохнув, она выпалила:

— Я хочу уволиться.

Драга на миг лишилась дара речи. Затем переспросила:

— Ты хочешь уволиться?