— Скажи старику — пусть начинает укладывать свои травы и записи, время выдвигаться. Не сегодня — завтра, а и медлить тоже не следует!
Джас написал Юнчи про сборы, про поход по землям степняков.
Юнчи слабо улыбнулся:
— Твой отец велел никогда не возвращаться и не попадаться ему на глаза.
— Там что-то плохое происходит, скорее всего, моя и твоя помощь станет нужной.
— Будем надеяться, Сим и Великий путник знают, что так нужно. Саюшке предсказал же Великий, что он взлетит, да и Вилья тоже — значит, сможем пройти по землям степняков. Да и мало кто сможет признать в нас с тобою тех Юнчи и Джаса. Годы и невзгоды, ой, как поменяли нам обличье.
Джаймис, отец Джаса и дед внука Сайха, про которого только и знал, что есть потомок Джаса, все больше впадал в уныние… Не было уже той крепкой и сильной страны степняков, все ленивее становились горячие когда-то и могущие за несколько часов собраться в большую и мощную силу, степняки.
Как-то незаметно откалывались от страны какие-то куски-кусочки. Становилось все больше мелких князьков — каждый старался перещеголять соседей богатством и роскошью — пиры, пьянки, гулянки, а страна хирела.
Ох, как недоставало ему жесткой руки сына, ох, как печалился Джаймис, что не сумел направить неуемного сына на благие поступки и дела. А ещё появилось в степи что-то непонятное, стали находить дальние немногочисленные поселения полностью загубленнми, мор ли, болезнь неизвестная, никто ничего не мог ни понять, ни объяснить, и опять страдальчески морщился Джаймис, вспоминая, как опрометчиво выгнал он оказавшегося во всем правым — Юнчи. Ну не было во всей степи преемника ему, а он, Джаймис, ослепленный потерей единственного сына, вспылил тогда и погорячился — выгнал его.
Посылал он во след верных степняков, долго они искали Юнчи, да пропал тот бесследно, видать, напали на него дикие звери.
— Эх, кругом неправ Джаймис оказался, ещё и дочери выросли… — он скривился, — неуемными, у них сначала потихоньку, а сейчас в открытую шла борьба за власть, почему-то его, отца их, они уже не считали за правителя, и каждая, кроме самой младшей — Фатмы, рвалась в правители, хотя не было ни в одной умения даже выслушать человека.
Джаймис вздохнул, достал из небольшого сундучка свиток и неторопливо стал разворачивать его, хоть полюбоваться на светлую линию потомства Джаса.
— Ох, сынок непутевый!
А развернув, сначала не понял, подумал, что ему, вероятно, кажется, или совсем слаб стал глазами. Прикрыл глаза, посидел так немного, а потом опять внимательно вгляделся в изученные до мельчайшей черточки знаки, от увиденного задрожали руки…
Светлая линия стала намного шире и ярче, но не это поразило Джаймиса в самое сердце…
Темно-серый, почти черный камень, обозначавший его пропавшего сына, стал светло-серым, и от него тянулась четкая линия к светлой, и они… слились!!
— Такого не может быть! — прошептал изумленный Джай, и ещё одно привлекло его внимание, рядом с этими двумя слившимися линиями, четко виднелись звериные следы. А Джай, примерно когда-то учившийся четко помнил, что такие следы, внезапно появляющиеся из ниоткуда, мог оставить только один зверь, который уже много веков считался мифическим — лабис.
И упал Джаймис на колени, и долго молился всем Богам, что были до потрясения, и тому, кто остался сейчас — Великому Путнику. Пусть и был он чуждым для степняков когда-то, но сейчас сильно почитаемым и у них.
И встряхнулся Джай — у него враз распрямилась спина, и через неделю все его дочери, погрязшие в склоках и распрях, были спешно выданы замуж за простых степняков, и увезли их — кого и связанных — мужья по разным сторонам. Осталась возле отца только Фатма, которой не было дела до власти.
Послал верного своего родственника Сури на разговор с грургами, надеясь, что мудрый Айхо пришлет в крепость кого-то из разумных грургов, и смогут люди-птицы помочь степнякам разобраться с таинственной напастью.
Да и опять же союз с ними даст степнякам толчок к развитию более прочных соседских отношений. Сынок его, пятнадцать лет назад весьма сильно напакостил на границе двух стран, и были после его набегов лет десять контакты между двумя странами совсем плохими, не пускали люди птицы к себе степняков совсем.
Спешил Джаймис, ой, как спешил, будто кто толкал его в спину, намекая, что времени совсем мало остается. Жен своих, которые выли и ругались из-за отъезда дочерей, сослал в дальнее селение, под строгий надзор пограничных степняков, велев не прислуживать им — пусть зажиревшие кобылицы сами на себя поработают. А ещё было у него большое негодование — покаялась ему на смертном одре старшая из жен, рассказав, как травили и обижали Джаса, вот и обозлился совсем Джаймис — принародно объявил, что прогоняет от себя ленивых и злобных жен и объявляет всем им — толок (развод).
Сури уехал, время шло, Джаймис посылал гонцов в дальние поселения, предупреждал, чтобы люди были настороже и сообщали обо всех странных и непонятных явлениях-происшествиях, чтобы знать, как и с кем вести борьбу.