Танец змей

– Лорд Солсбери, – пробурчал я себе под нос, дивясь, до чего опрятно выглядел сам Шеф. Так вот где он пропадал: отчитывался премьер-министру о нашей поимке. И, разумеется, доложить об этом он решил лично – дабы услышать похвалу с глазу на глаз и пожать все возможные плоды своего успеха. Его торжествующей улыбки сполна хватило для того, чтобы я представил эту сцену.

– Забавное совпадение, правда? – сказал он, подступив ко мне чуть ближе. – В прошлый раз, когда я говорил, что мне не терпится избавиться от вас и вашего коллеги, мы тоже были в море. Помните?

Я поморщился от его зловонного дыхания, но не стал утруждаться выдумкой остроумного ответа. Этот человек не заслуживал моих усилий.

Вместо этого я огляделся. На палубе стояли четверо вооруженных мужчин, все в черных зимних пальто. Макгрея по-прежнему не было видно, так что любоваться островом мне пришлось в одиночку.

Меня удивляло собственное присутствие духа. Вот он я – стою на носу парового баркаса, под дулом револьвера плыву на встречу с королевой, после которой, вероятнее всего, буду казнен. Все это казалось ненастоящим. Абсолютно все. Я словно обратился в отстраненного свидетеля чьей-то участи, и белое величественное побережье впереди лишь усиливало это ощущение.

Баркас обошел остров с севера, а берега Англии – серые, туманные и зловещие – все это время виднелись слева. Впереди показалась главная островная гавань: залив, рассекающий землю надвое, пара судов, которые плыли навстречу друг другу, извергая темный дым из труб.

В гавань мы не зашли и продолжили путь на восток и затем на юг, огибая сушу, а весьма короткий день тем временем уже подходил к концу. От острова на море пролегли очень длинные тени.

Мы добрались до отмели, полагаю, песчаной – тем вечером она была полностью укрыта снегом. В северной ее части виднелись два пирса. Один – длинный и узкий, другой – короче, но более широкий, на темных кнехтах его белели шапки снега. Баркас шел ко второму пирсу, где нас уже дожидались несколько черных фигур.

Одна из них, потолще и пониже, несомненно, принадлежала лорду Солсбери.

Наше судно причалило к пирсу, и пока матросы закрепляли швартовы и спускали сходни, мы с премьер-министром обменялись крайне изумленными взглядами.

Я возвышался над ним на добрый фут и хоть и недолго, но имел возможность посмотреть на его кустистую бороду свысока. Он жевал толстую сигару – я видел его зубы. Мясистый нос его покраснел от холода, а мешки под глазами набрякли как никогда. Я, вероятно, выглядел и того хуже.

– Спускайтесь, – приказал Шеф, как только сбросили сходни. Я подчинился и сошел на берег со всей горделивостью, на какую был способен.

– Лорд Солсбери, – коротко кивнул я. Тот гневно уставился на меня: глаза навыкате, на губах – крошки табака.

– Не надо мне твоих «лорд Солсбери», вероломный ты паразит! – процедил он сквозь сжатые желтые зубы. – Я предложил помощь в спасении ваших жалких жизней, а вы, поганцы, предали меня! Надо было сразу же вас прикончить.

У меня не осталось сил даже на негодование. Я лишь улыбнулся уголками губ.

– Сестра передает вам привет.

Утратив дар речи, он побагровел. В этот момент позади нас послышалась возня.

Его люди тащили по сходням Макгрея, по-прежнему в повязке, наручниках и с кляпом во рту. Его шатало из стороны в сторону, он стонал и, когда с него сняли все путы, немедленно бросился к краю пирса и, вцепившись в ближайший кнехт, изверг из себя мощнейший поток рвоты.

Он все еще пытался отдышаться, когда к нему подошел Шеф. Он протянул Девятипалому тряпку, чтобы тот мог утереть лицо, и прижал дуло револьвера к его виску.

– До чего жалкое зрелище, – произнес он.

Через минуту, когда Макгреево зеленоватое лицо стало чище, Боб и еще один тип подтолкнули его ко мне и повели нас в сторону отмели.

Я присмотрелся к Макгрею. Скулы были разбиты, на запястьях виднелись ссадины от наручников, и он шел, слегка прихрамывая. Волосы были всклокочены – ничего нового, и переодеваться он явно не стал, гордо оставшись все в том же смятом, грязном и местами порванном пальто.

Оглядев меня, он сморщил нос.

– Ох, посмотрите на него, какой весь чистенький и свежий.

– Зря ты не переоделся в их вещи, – шепнул я.

– Да пусть они в задницу катятся, – рявкнул он – его проклятье разнеслось над отмелью, словно эхо от выстрела.

Мы шли по присыпанному снегом песку, пока отмель внезапно не сменилась густым хвойным лесом.

Три юные служанки в теплой зимней форме, хихикая, носились друг за дружкой, но, заметив нас, остановились и выстроились в ряд. У каждой было по большой корзине, в которые они собирали алые грозди боярышника и хвойные ветки, явно собираясь сплести венки. Меня осенило, что сегодня сочельник.

Мы дошли до второго, более узкого, пирса, за которым лес сменился аккуратной расчищенной прогалиной. Идеально круглая, огороженная густой, почти монолитной порослью, эта поляна напомнила мне укрытие ведьм в катакомбах Йорка.