– Сэр, прошу, простите меня! Я хотел сразу же ее принести, но затем увидел, в каком состоянии воротнички ваших рубашек и как та ланкаширская распустеха…
– Все в порядке, Лейтон, – успокоил я его, получив наконец записную книжку. – У тебя был долгий день.
Лейтон низко поклонился, снова рассыпался в извинениях и покинул комнату. Макгрей закрыл за ним дверь, а затем пододвинул стул для Кэролайн.
Втроем мы подсели к столу, она открыла жестянку и достала оттуда аккуратно сложенные клочки белой и бурой оберточной бумаги.
– Боюсь, что целиком обертки у меня не сохранилось, – сказала она, – только обрывки с самими посланиями.
– Жаль, – только и ответил я и добавил к ее запискам наши.
– Эти я получила в Севилье, – сообщила Кэролайн, разгладив листок и телеграмму. Как она уже упоминала в разговоре со мной, в телеграмме было всего одно слово: «уксус».
Телеграмма была выбита на готовом бланке – так делали и в Англии. Кэролайн с чьей-то помощью уже перевела испанскую белиберду на язык Королевства и надписала значения слов над печатным шрифтом.
– Как видите, здесь не понять, откуда прислали сообщение. То ли ведьмы нашли способ как-то это скрыть, то ли эти сведения потерялись в процессе пересылки и перенаправления телеграммы – точно не знаю.
Она была права. Международные телеграммы часто приходилось слать через посреднические конторы. Возможно, это была вовсе не попытка спрятать отправителя, а действительно изъян телеграфной сети.
– Это то самое письмо, которое Вестницы вам потом прислали? – уточнил Макгрей, взяв листок с опаленным краем.
– Да. Если уж я с телеграммой разобраться не смогла, то здесь и подавно надеяться было не на что.
Макгрей направился к одному из своих все еще не разобранных ящиков с книгами и достал оттуда толстую лупу. Мы дружно склонились над бумагой и принялись изучать написанное.
– Не сказать, что безупречный почерк, – отметил я. – Местами рука явно дрожала. Я бы сказал, что написала это молодая персона – но в спешке.
Мы с Макгреем завороженно читали письмо. Это было прочувствованное послание о деспотичных ведьмах и изувеченных дезертирах, а заканчивалось оно мольбой о помощи Кэролайн.
–
– Простите, – сказала Кэролайн. – Если бы я знала об их существовании, то осмотрительнее вела бы себя с огнем.
– Это не ваша вина, мамзель, – ответил ей Макгрей. – Что пришло после письма?
– Вот эти. – Кэролайн расправила три клочка оберточной бумаги. Они явно проделали длинный путь – с одной стороны бумага выцвела и поистерлась.
– Все три выглядят по-разному, – заметил я и взял одну из записок. – Бумага разных оттенков бурого и разной толщины.
– Вы видели на них какие-нибудь штемпели? – спросил Макгрей.
– Нет, ни на одной из записок. Только надписи с адресатом. Мне всегда сообщали, что приносили их местные мальчишки.
Макгрей кивнул:
– Значит, там была как минимум одна ведьма, которая всем этим занималась. В Германии посылки вы получали тем же манером?
– Да. Туда мне доставили два послания. Вот они.
На одном из них все-таки обнаружился водяной знак – едва заметный, чуть расплывшийся посередине из-за сообщения, написанного уксусом.
Макгрей попытался прочесть готический шрифт:
– Тут написано Verp… а потом …ngen.
– Verpackungen, – поправила Кэролайн. – По-немецки это значит «упаковка».
– Бесполезно, – сказал Макгрей. – Что пришло потом?
– Возможно, от этих толку будет больше. – Кэролайн достала две последние записки. – Это послание я получила в Дувре. А второе… – она сглотнула, ибо та записка, похоже, навевала на нее тягостные воспоминания, – я получила, когда была в Бракнелле, неподалеку от Виндзора. Это там… туда я отвезла мою Берту, чтобы предать ее тело земле.
На сей раз послания, хоть и написанные явно той же рукой, заметно отличались друг от друга: в одном буквы были ровными и аккуратными, в другом почерк был смазанный и неразборчивый. Неудивительно – в последнем сообщении Кэролайн приказывали немедленно отправиться на Оркнейские острова и поджечь колокольню.
– А эти обычной почтой прислали? – уточнил Макгрей.
– Нет, ни то, ни другое.
Я выгнул бровь.
– Любопытно. Я разглядел небольшой отпечаток на наших записках. На тех, что вы отправили нам и доктору Клоустону. Я решил, что это след почтового штемпеля.
– Где это? – удивился Макгрей, и я передал ему клочок бумаги.
– Вот здесь, с краю.
Он поднес записку к свету и принялся изучать ее с помощью лупы. Кэролайн придвинулась к нему, чтобы тоже взглянуть, – куда ближе, чем допускают приличия, подумал я.
– Выглядит так, будто чернила просочились через другой лист, – сказал Макгрей.
– Я тоже так подумал, – согласился я. – Два слоя обертки, этот был под тем, на который поставили штамп.