Тангейзер

– Я старался быть достойным человеком, – ответил он осторожно. – Исполняющим все рыцарские заповеди. И, мне кажется, главные все-таки соблюдал. Но, с другой стороны, в нашей жизни есть особенности…

– Какие?

Он проговорил с трудом:

– Не знаю, как это объяснить… но мне кажется… одни и те же нормы морали нельзя применять к разным людям.

– Почему?

Он развел руками.

– Здесь, в Германии, добродетельным быть легче, а на жарком Востоке, где и мясо со специями, и женщины подоступнее, и сама природа подталкивает к блуду… гм… там к мужчинам надо быть снисходительнее. Или, если взять кузнеца и поэта… Для кузнеца не играет роли, влюблен он или нет, плуг все равно скует, а для поэта очень важно, чтобы сердце то взлетало к небесам, то падало в пропасть отчаяния… Только тогда рождаются щемящие песни, что трогают чужие сердца!

Она смотрела с интересом, в глазах то появлялось, то исчезало непонятное выражение, дразнящее и одновременно пугающее.

– Потому, – спросила она, – поэтов и обвиняют чаще других в разврате, прелюбодеяниях?

– Поэтов, – ответил он, – художников, скульпторов, актеров, музыкантов… Но это не распущенность! Это постоянный поиск чего-то нового, что вовсе не требуется, как вы понимаете, в большинстве других профессий. Как острая приправа к мясу, так нам нужна острая приправа к жизни!.. Потому что кузнец скует просто плуг, а поэт не может написать просто стихи, он должен написать самые лучшие на свете стихи!.. И для того он чуть ли не бьется головой о стену, пробует все специи…

На ее губах играла загадочная улыбка, Тангейзер хотел взять лютню и показать, что он не просто певец, а лучший в мире певец, однако она поднялась и сказала быстро:

– Сидите-сидите. Вам нужно отдохнуть. Я отлучусь ненадолго… а вам скучать не дадут.

Она отошла на несколько шагов, в том месте камни отсвечивают свежими сколами так ярко, что Тангейзер заморгал и потер кулаками глаза, а когда всмотрелся снова, таинственной хозяйки грота уже не было.

Он начал осматриваться, за спиной послышались женские голоса, он рывком обернулся, готовый снова ухватиться за меч…

К столу, за которым он так и остался, приближаются три молодые женщины, смуглые, словно сарацинки, все с длинными распущенными волосами, две с черными, одна с огненно-красными.

Та, что с красными, сказала весело еще издали:

– Нас прислали помочь тебе скоротать… отдых, доблестный герой. Меня зовут Агая.

– Меня Берта, – сказала вторая.

– А меня Кугинда, – произнесла третья.

Огненноволосая Агая похлопала его по плечу.

– Поднимайся. Как можно пировать, когда сидишь? Настоящий пир, когда можешь лежать!

Они засмеялись все трое, вытащили его из-за стола, Тангейзер охотно подчинялся, а совсем рядом обнаружилось роскошное ложе, куда его усадили, стащили сапоги с рыцарскими шпорами, помогли снять верхнюю одежду, затем мягко уложили, одна женщина подала кубок, наполненный вином до верха, а вторая села на краешек ложа с гроздью винограда в руках и, отщипывая по одной, начала класть ему в рот.

Он засмеялся, попытался ухватить губами ее за палец, она хохотала и отдергивала. После этого вина, густого и терпкого, он ощутил, что голова становится легче, свободнее, как и его речи и движения.

– Кто вы, – спросил он счастливо, – таинственные феи?.. Вы спасли мне жизнь, Дикий Охотник уже совсем нагнал меня!.. Вы просто чудесные такие все…

– Еще вина, наш господин?

– Еще, – ответил он. – И еще!.. Я миннезингер, а мы – особые люди!.. Нам всегда мало любых впечатлений, мы должны хватать их обеими руками.

Берта рассмеялась и пришла в его руки.

– Хватайте меня, мой господин!

Кугинда воскликнула с шутливой обидчивостью:

– А почему не меня?.. Хватайте меня, я мягче!

Агая произнесла чарующе:

– А я… теплее…

Тангейзер пьяно расхохотался.

– Я могу обнять всех троих!

– Это еще надо доказать, – ответила Агая дразняще. – Но, правда, мы этому поможем…

Глава 11

Он проснулся на мягком, голова свежая, в теле сила, с минуту лежал, наслаждаясь теплом и уютом, потом разом вспомнил все, вздрогнул и распахнул в испуге глаза.

Мягкий свет все еще льется сверху, совсем близко журчит вода, оттуда тянет влагой и прохладой. Издали доносится музыка, довольно странная, он не мог определить, что за инструмент, приподнялся, повернулся в другую сторону.

Там Агая и Берта, вчера он их даже не рассмотрел, слишком быстро все получилось, но теперь разглядывал медленно, словно смаковал хорошее вино.

Берта с крупными невинными глазами ребенка, маленьким пухлым ртом и огромным цветком лилии в волосах, однако грудь крупная, колышется под платьем из тонкой ткани из стороны в сторону при каждом движении, а когда она соскочила с каменной скамьи, лихо подпрыгнула почти до подбородка, прочертив изнутри платья две дуги.

Зато Агая игривая и белозубая, все время смеется и говорит щебечущим голосом, рот у нее большой, как у лягушки, полный, губы сочные и вздутые, как спелые вишни, глаза во время смеха хитро щурятся.