Тангейзер

Он ел быстро, едва не давился, как голодный волк, что торопится перерезать все стадо, а потом она молча встала, посмотрела на него и пошла по берегу этой подземной, если это подземный мир, реки.

Дальше небольшая роща, Тангейзер ожидал, что Изелла углубится дальше, однако она прижалась всем телом к стволу первого же дерева, голову чуть повернула и посмотрела на него искоса, словно боится его, ищет защиты у дерева, но понимает, что против этого всемогущего и всесильного рыцаря защиты нет и не будет, нужно покориться его воле и отдаться ему со всей покорностью.

Он подошел сзади, обнял ее вместе с деревом, с наслаждением чувствуя, как вминается ее теплое покорное тело.

Потом Изелла тоже ушла, сославшись на какие-то дела, а он, возвращаясь, увидел в сочной траве среди цветов лежащую навзничь Кугинду с венком на голове и в красном длинном платье.

Когда Тангейзер появился, она лишь перевела на него взгляд удивительно прекрасных голубых глаз, сильно подведенных красным, а с боков еще и слегка размазана эта краснота, создавая впечатление, что недавно плакала.

Она покорно смотрела на него, в руках цветы, глаза чистые, как и лицо, нежное, никогда не видавшее солнца, тем ярче на нем цветут пурпуром губы, и Тангейзер понимал, что краски на них нет, все в ней могло бы обойтись без краски.

Он молча снял пояс и уронил его на траву. Она взялась обеими руками за край подола и начала поднимать его выше, одновременно раздвигая ноги, и все время смотрела ему в лицо.

Он опустился к ней и овладел просто и грубо, как язычник, как хозяин, которого не интересуют слова или желания его покорной рабыни.

Она покорно улавливала его желания и делала все, чтобы он остался доволен, он и был доволен, еще как доволен, все женщины принадлежат ему, это ли не мечта мужчин, и он свободен, впервые свободен в своих желаниях и поступках.

И никто ему ни в чем не отказывает, не перечит. Более того, во всем идут навстречу его желаниям и прихотям.

Когда он вернулся, оставив Кугинду распластанной, как рыба-камбала, там же на берегу в траве, столы накрыли уже другой скатертью, нежно-зеленой, а задорная Агая быстро и с удовольствием расставляла блюда из серебра и золота.

Тангейзер засмотрелся, бесподобны огненно-красные волосы, обрамляющие лицо, красные брови, густые красные тени вокруг глаз, и ярко-красные губы на безукоризненно чистом светлом лице.

И только блестящие и сияющие собственным светом глаза, ярко-зеленые, с крупной широкой радужкой, неожиданно нарушают эту гармонию цвета, но как дивно нарушают!

Тангейзер смотрел с сильно бьющимся сердцем и не мог насмотреться.

Она оглянулась через плечо, поймав его взгляд, засмеялась весело и звонко.

– Что так смотришь? Хочешь меня?

– Хочу, – ответил Тангейзер честно.

– Сперва подкрепи силы, – сказала она со смешком, – я не хочу, чтобы ты потерял сознание…

– Не потеряю, – ответил он с вызовом и тут же добавил: – Но ты права, я в самом деле захотел есть просто зверски. Тем более что здесь просто необыкновенные вещи… Откуда такое?

Она пожала плечами.

– Не знаю. Мне все равно. Говорят, с какого-то Олимпа.

Он невольно вздрогнул, попытался сообразить, так ли понял или же послышалось что-то иное, пробормотал:

– Ну, тогда да… тогда должно быть… вкусно…

Она странно посмотрела на него, но ничего не сказала, а он ел в самом деле, как голодный волк, чувствуя, как усталое тело снова наливается молодой гремящей силой.

Девушки потихоньку разбрелись, он допил вино и намеревался отправиться поискать их, чувствуя жар в крови, но когда начал вылезать из-за стола, вздрогнул и подобрался.

К нему неторопливо приближалась та женщина с властными манерами, что встретила его первой, она сдержанно улыбнулась ему и проговорила приветливо:

– Присматриваетесь? Нравится?

Он поклонился.

– Да, в полном восторге… Простите, как мне вас называть? Прекрасная незнакомка?

Она улыбнулась.

– Можете… просто Хозяйка.

Он развел руками и учтиво поклонился.

– С удовольствием. Мужчине всегда приятнее подчиняться женщине, чем другому мужчине.

– Тогда отдыхайте, – велела она строго-ласково. – Я вернусь.

– Когда?

– Когда подойдет время.

Он потянулся за лютней, а когда повернулся, ее уже не было на прежнем месте. Разочарованный, он сел там же на лавку, поудобнее взял инструмент в руки, поэт – везде поэт…

Он довольно долго подбирал новую мелодию, делая ее еще более чувственной, время от времени отхлебывал вино из дивно украшенного рубинами кубка. Теперь он предпочитал крепкое, терпкое, сразу бьющее в голову и разогревающее кровь. Мышление нарушается, зато открываются некие двери в душе, и оттуда… или туда?.. в общем, он ловит возникающие слова и звуки, торопится их вплести в причудливую канву новой мелодии, что потрясет мир…