Тангейзер

Тангейзер слушал рассеянно, стараясь не показывать снисходительной усмешки, однако к середине ощутил, что слова и мелодия, в которых вроде бы нет ничего особенного, начали постепенно проникать в сердце.

Он встрепенулся, начал вслушиваться. Да, все верно, ничего особенного, если не считать предельной искренности, что чувствуется в каждой ноте, каждом звуке, отточенности интонации, и той возвышенности, по которой так часто томится и страдает душа.

Вольфрам пел с чистым просветленным лицом, словно видел перед собой светлого ангела, даже подался вперед, будто и сам готов взлететь, голос подрагивает под напором чувств, благостных и до предела возвышенных, что довольно странно, ведь поет о женщине…

Тангейзер тряхнул головой и сосредоточился, видя, как жадно внимают Вольфраму гости, уже никто не разговаривает и даже не ест, только слушают, пожирая его глазами.

Вольфрам допел и некоторое время стоял в недвижимости, подняв лицо к своду. Охотники бурно зааплодировали, кто-то закричал ему славу, остальные вскинули кубки за великого миннезингера рыцаря Вольфрама.

Тангейзер дождался, когда Вольфрам повернется к нему, поднялся, обнял и сказал в ухо шепотом:

– Ты меня поразил…

Щеки Вольфрама зарделись, как у девушки.

– Правда?

– Святая правда, – подтвердил Тангейзер. – Во-первых, я не думал, что ты станешь именитым миннезингером, а во-вторых… во-вторых, ты сумел откопать алмазы там, где уже порылись все на свете.

Вольфрам посмотрел на него с опаской.

– Ты говоришь вежливо, что я не создаю ничего нового?

– Наоборот! – воскликнул Тангейзер. – Лучшее – вовсе не обязательно новое. Лучшее – это… лучшее. Что нового можно сказать о любви, что стара как век?.. Господь придумал совокупление, а человек придумал любовь. Еще во времена Адама придумал и с тех пор только о ней и говорит. Потому сказать что-то новое, гм, это не просто трудно, это почти невозможно!

Вольфрам затаил дыхание, в глазах мольба.

– Мне… не удалось?

– Еще как удалось, – заверил Тангейзер.

– Господи… Спасибо, спасибо!

– Я бы не поверил, – добавил Тангейзер, – если бы мне такое сказали… но вот услышал тебя, теперь вижу, что да, можно.

Вольфрам, окрыленный, бросился к нему на шею, обнял с такой страстью, что Тангейзер вынужденно задержал дыхание, а то растроганный друг, очень повзрослевший за эти годы, переломает ему все кости.

– Я помню, – сказал Вольфрам пылко, – ты говорил, что надо придумывать новые темы для песен…

Тангейзер отмахнулся.

– Я был дурак, теперь признаю открыто.

Генрих Шрайбер, что ревниво прислушивался к разговору двух миннезингеров, словно сам жаждал обнять и поздравить Вольфрама, сказал с неприкрытой иронией:

– Это хвастовство, что теперь уже умный?

Тангейзер покачал головой.

– Умнее, чем был тогда. Вольфрам, никто никогда еще не писал о том, к примеру, как скот забивают и разделывают на бойне. Потоки крови, вывалившиеся кишки, нечистоты… Но это будет отвратительная песня, слушать ее не станут, а певца забросают чем-то тяжелым и больше принимать не будут. Потому новое – это не…

Вольфрам ответил со счастливым вздохом:

– Спасибо… А то я постоянно пытался найти это самое новое.

– Господи, – сказал Тангейзер пораженно, – неужели я на тебя так подействовал?

– Еще как, – признался Вольфрам. – Ты же был вообще единственным в окрестностях миннезингером, кто мог складывать песни и очаровывать ими сердца! Я на тебя смотрел, как на чудо. И старался подражать…

– …мне не показывая, – добавил Тангейзер.

– Верно, – сказал Вольфрам.

Рыцари окружили, а Шрайбер сказал с ревнивой гордостью:

– Думаю, дорогой фрайхерр, ваш друг Вольфрам догнал и обогнал вас весьма так… Пока вы искали приключения и тупили свой меч о головы сарацин, Вольфрам стал именитейшим миннезингером. Он вам не говорит, чтоб вас не расстраивать, что в последние два года он побеждал на всех поэтических турнирах?

Тангейзер изумился:

– Правда? Здесь, в замке?

Шрайбер довольно хохотнул.

– Что-что?.. А всю Тюрингию не хотите?

Тангейзер охнул и оглянулся на Вольфрама. Он зарделся, как юная девушка, даже кончики ушей побагровели, в смущении опустил взор.

– Вольфрам, – выдохнул Тангейзер жарко, – какой же ты молодец! Как много ты сумел за это время!.. И не опускай глазки, завоевывать сердца людей гораздо важнее, чем их земли.

Рыцари довольно заорали и подняли кубки за здравие Вольфрама и за его песни. Ландграф наблюдал за всеми с улыбкой, помалкивал, наконец чуточку наклонился в сторону Тангейзера.

– Вы сейчас, – поинтересовался он деловито, – направляетесь в какие земли?

– У меня где-то дальше к северу поместье, – объяснил Тангейзер. – Правда, я его еще не видел…

Ландграф вскинул брови, да и все заинтересовались, прислушались со всех сторон.

– Как это? – спросил ландграф.

– Его светлость Фридрих Воинственный, – сказал Тангейзер, – пожаловал его мне там, в Святой земле.

Ландграф спросил с интересом:

– Вот так взял и пожаловал?

– Да, ваша светлость.

– Гм, – сказал ландграф, он испытующе всматривался в спокойное лицо Тангейзера. – Обычно жалуют за что-то, как я понимаю. И все тут со мной, как вижу, согласны. Не так ли?

Рыцари зашумели:

– Еще бы!