Tanger

— Этот снег, эти вечные проклятые снега! Эта вечная российская безнадега. Как я мог попасться на крючок, и вот остаться вот так вот?

— А как в Ялте Новый год проходит?

— Пошло, как.

— Не хочешь говорить, не надо.

— Как? На площади, под бронзовым мудаком Лениным стоит елка… и дождь идет.

Я ел котлеты, а он хлеб с горчицей.

— Люблю черный хлеб, — сказал он, сморщился и едва не заплакал. — О-о-ох, крепкая… Но вкусная какая!

Встал, чтобы снять турку с огня, и вытирал слезы.

— Будешь кофе?

— Нет.

— Смотри, какой кофе, с радужной пенкой.

— Нет. Кофе — это жареный песок.

— Опять нет солнца! Которую неделю нет солнца! — злился он.

Я тихо собирался в прихожей. Он, склонившись набок, сидел на стуле и смотрел в окно, глаза его блестели.

— Пока, — сказал я.

Он промолчал.

— Не грусти. Надо съездить.

Он молчал. Его сгорбленная спина казалась очень маленькой. Очень маленькими казались поджатые ноги.

— Иди, иди, чего ты? — вздрогнул он. — Я же тебя не держу.

— Ну и пойду. А чего ты, как будто умираешь?

— Я не умираю. Возьми мою шапку, она теплая!

— Ты что, она мне маленькая.

— Да, маленькая, блин.

— Но я же вижу, что ты сидишь с таким видом недовольным, как будто обвиняешь меня!

— Я не обвиняю тебя… хотя бы шарф мой возьми, он шерстяной. Настоящая, колючая шерсть.

— Зачем, видишь, как эта куртка застегивается.

— Ты придешь сегодня?

— Ну, конечно приду, мне же только ботинки забрать и назад.

— Деньги возьми… вот… вот жетончики на метро… вот, на.

— Ты все свои деньги мне, что ли, хочешь отдать?!

— У меня еще есть. Возвращайся скорее, Анварик-фонарик. Видишь, как здесь хорошо, какая пустынная красота!

На асфальте дорожки еще виднелись замерзшие слюнные следы улиток. Я уходил, а он смотрел мне вслед. Я махнул рукой, чтобы он закрывал дверь.

Над гостиницей «Киевская» большой билборд с одним только словом «МУЖИК». Что за мужик, какой мужик? Доехал до Петровско-Разумовской. Подумал, что вот и год уже прошел. Успел на автобус. Снова снег за окном и серый холод. Подошел мужчина и показал мне удостоверение контролера. Я притворился глухонемым, засопел носом, задергал руками. Он задумался, а потом кивнул головой и ушел. Хотелось с кем-нибудь заговорить, но я был глухонемым.

Встретила Нина Васильевна. За столом сидел хмурый Вова.

— Ты на меня, наверное, обижаешься, Вова?

— Нет. Что же ты думаешь, что мы звери? — говорил он. — Не можешь отдать, не отдавай.

— Твоя жена приезжала, — по-родственному сказала Нина Васильевна.

И я вдруг подумал, что Асель вернулась, её научила жизнь горьким опытом, и она приехала ко мне, чтоб начать все по-новому.

— Какой-то человек, он назвался твоим спонсором, он позвонил тут и сказал, что приезжала твоя жена и просила передать тебе, что они уплатили все твои долги. Еще он спрашивал, должен ли ты за квартиру, — она посмотрела на меня, словно извиняясь. — Ну-у, вообще-то да, говорю. Думаю, раз он спонсор.

Кто бы это мог звонить, что за мужчина? Значит, не вернулась, раз «уплатили». Значит, не то.

— Надежда звонила какая-то, просила передать телефон, я записала, где-то тут, сейчас найду.

Я догадался, что звонил наверняка Гази, радуясь, что сделает мне больно. Потом подумал, что Асель, возможно, звонила Дудановой. Позвонил. Никто не брал трубку.

Из комнаты вышел заспанный Димка с чайником. Он хмуро кивнул мне и прошел на кухню. Я стоял в его комнате и недоуменно пожимал сам для себя плечами. Консервные банки с окурками, жирные вилки и ножи, комья пыли в углах, кровать без белья, значит, спит в одежде. Мне так хотелось рассказать ему что-то страстное, трагичное или смешное. «Если б ты знал, Дима, как хорошо в Крыму, какой чудесный мир, как мне там было одиноко»…

— Мне не понравился твой Суходолов, — вдруг сказал он сзади.

— А что так, Дим?

— А я думал, что он сухощавый, длинный, я его таким представлял по твоим рассказам.

— А он другой совсем, — засмеялся я.

— А ты где сейчас?

— В Переделкино, на даче одной.

— С этим?

— Да, это друга его дача.

— А этот Суходолов чем занимается хоть?

— Сейчас в какой-то фирме патриотической работает.

— А он невзлюбил меня с первого взгляда, когда мы с тобой на вокзал пришли, как если бы он девушка и любил тебя, а ты пришел с другой девушкой, с которой у тебя даже ничего не было, просто знакомой, а он невзлюбил.

— Ладно, Дим, не понял я, что ты хотел сказать.

— Он мне тоже не понравился.

— Ну и ладно, Дим.

— В нем что-то бабское есть.

— Да нет в нем бабского. Он просто литературу любит и помогает мне, вот и все, Дим.

— Не знаю, Анварка, я бы даже в Кремле не стал бы с ним жить.

— Ладно, Дим. Будешь пить?

— Нет. Мне работу искать надо.

— Ну, смотри.

— Нелли вышла замуж за какого-то крутого телохранителя. Звонила сюда, звала тебя в ресторан, бля.

— Да?

— Да, бля. Работает заместителем в журнале «МУЖИК», скоро будет главным.

Я прошел в свою комнату. Летом казалось, что я никогда уже не вернусь в этот дом, в эту жизнь и ничего из того, что было, уже не повторится, зимы не будет больше в моей жизни.