Танги

…Как должно быть, тяжело жить, лишь с тем, что знаешь и помнишь, но утратив то, на что надеялся.

Альбер Камю, «Чума»

Танги, прижавшись лбом к прохладному окну вагона, смотрел, как немецкая земля бежит навстречу поезду. Зрение у него еще не совсем восстановилось, но благодаря специальным очкам он начал уже довольно четко видеть предметы. Он с грустью всматривался в эту опустошенную войной страну. Повсюду развалины, повсюду бездомные люди, которые бежали из русской зоны, таща за собой свой жалкий скарб; повсюду та же безликая, молчаливая толпа, неспособная понять до конца безмерность постигшего ее бедствия. Полуразрушенные вокзалы были забиты беженцами, уходившими от наступающих русских войск. Похожие на скелеты дети протягивали руки бывшим заключенным. Даже когда поезд набирал скорость, они все еще бежали следом. Они кричали: «Кусочек хлеба, пожалуйста!.. Хлеба!.. Хлеба!..» Заключенные давали мало, некоторые осыпали детей бранью.

Танги ничего не говорил. Перед отъездом из Берлина он роздал посылку, выданную ему Красным Крестом. Теперь ему больше ничего не оставалось, как смотреть на эту безграничную нищету, о которой он не мог даже плакать. В душе у него зияла пустота. Его преследовали последние слова Гюнтера: «На войне нет ни победителей, ни побежденных — есть только жертвы».

Он думал о своем друге. В сущности, он только и делал, что думал о нем. Это было сильнее, чем навязчивая идея: с Гюнтером он утратил часть самого себя. Он пытался отвлечься, но не мог. Он вспомнил последние месяцы, проведенные в лагере; долгие дни, прошедшие в борьбе с почти неминуемой смертью; и самые последние дни перед освобождением, когда он уже не вставал с тюфяка, перестав противиться смерти, в то время как пушки грохотали все ближе, возвещая свободу; и чью-то таинственную руку, приносившую ему суп и не давшую умереть; затем несчастный случай, причины которого он так и не узнал, ибо в это время потерял зрение… Он вспомнил безумный восторг освобождения, когда русские солдаты целовали его, сжимая в крепких объятиях, а сам он мог только плакать. Наконец он снова видел волнующую церемонию провозглашения «Вечной памяти». На том самом месте, где раньше стояла газовая камера, Танги, как самый младший в лагере, возложил букет цветов, а заключенные воздали последние почести погибшим товарищам. Затем на том же месте, недавно украшенном цветами, были расстреляны капо по приговору руда, состоявшего из семи бывших заключенных… Все это казалось Танги таким далеким… Теперь он ехал в Париж, он должен был увидеть его во второй раз, а затем в Испанию, где не был уже семь лет. Он покинул Мадрид пятилетним ребенком осенней ночью 1938 года; он снова увидит его жарким летом 1945 года… На сколько лет он постарел?..

Поезд прибыл на французскую границу. Танги смутно различал толпу людей — они кричали и махали флагами и плакатами. Оркестр грянул «Марсельезу». Глаза Танги затуманились. Поезд остановился. Танги встал. Они были уже не в Германии, но еще и не во Франции. Звучная мелодия гимна растрогала Танги. Но вот мэр пограничного французского города начал речь.

Вначале он сказал, как глубоко взволнован, приветствуя заключенных от имени благодарной Франции.

— Вам могло показаться, — продолжал он растроганным голосом, — что Франция забыла о вас… Я должен от имени Франции заявить, что вы всегда были живы в сердцах французов. Сегодня весь народ с волнением приветствует вас и хочет помочь вам забыть перенесенные страдания…

Танги плакал. Грудь его сострясалась от рыданий. Он думал о Гюнтере, о Мише, обо всех, кого уже нет. Кто же вспомнит о них?

Мэр продолжал:

— Мы победили фашизм. Теперь нам предстоит построить новый, лучший и более справедливый мир.

Танги поглядел вокруг. Эти изможденные лица, эти раненые на носилках, эти вернувшиеся полумертвецы — их он называет победителями? И Танги не стал больше слушать мэра.

Они прибыли в Париж утром, на вокзал д’Орсэ. Как только поезд замедлил ход, послышались возгласы, крики «браво», аплодисменты, песни. Дамы из Красного Креста хлопотали вокруг приехавших, называя их «дети мои». Танги вышел из поезда. Он увидел на платформе длинную неподвижную вереницу молчаливых женщин. Они протягивали приехавшим фотографии. Танги прочел: «Поль Леви-Штраус, 46 лет, архитектор», «Жан Марло, 26 лет, адвокат»… Он прошел молча перед каждой из этих женщин, которые таким образом выражали свое отчаяние, не жалуясь. Он вышел из вокзала, не сказав ни слова, в сопровождении представительницы «Общества помощи заключенным». Он думал лишь о том, как отыскать свою бабушку в Мадриде. Перед отъездом ему дали отдохнуть два дня в Париже. Он решил воспользоваться этим, чтобы хорошенько посмотреть Триумфальную арку и Елисейские поля…

* * *