Танги

Его преосвященство был небольшой коренастый человек с красным лицом и мутными, невыразительными глазами. Он с трудом вылез из машины, подхватив свою сутану. Поверх фиолетовых перчаток он носил большой аметистовый перстень. Его руки были под стать всей его фигуре — такие же коротенькие и толстые. Как только он выбрался из машины, он принялся крестить воздух направо и палево. Он старался выступать медленно и величаво. Он снисходительно улыбался воспитанникам, а те кричали и аплодировали пуще прежнего.

Затем братья бросились к нему и освободили его от фиолетовой мантии. Они облачили его в епископские одеяния, водрузили на голову митру и дали в руки жезл. Он стоял не шевелясь, позволяя себя одевать, похожий на манекен. Когда его облачили, он направился к строящемуся зданию и окропил камни святой водой, бормоча латинские молитвы. В заключение он стукнул маленьким молотком по большому камню, и братья зааплодировали. Воспитанники последовали их примеру. Тогда его преосвященство подал знак, что хочет говорить, и наступила тишина.

— Дорогие дети мои! — начал он. — Мы глубоко тронуты той привязанностью, какую вы проявили к пастырю благородного и богатого города Барселоны…

Он произнес длинную речь, восхваляя Барселону и щедрых благодетелей, живущих в этом городе; затем сослался на славное прошлое католической Каталонии, «близкой сердцу господню». В конце концов он добрался до приюта и братьев:

— Эти достойные служители церкви заботятся о телах и душах ваших. Они создают из вас людей, иногда даже… вопреки вам самим. Конечно, порой им случается и ударить. Конечно, подчас вы жалуетесь… Но разве металл не жаловался бы, если бы мог, когда кузнец бьет его молотом; и, однако, как гордо выглядит он, когда становится произведением искусства! То же происходит и с вами, дети мои…

Танги слушал среди всеобщего молчания. Он спрашивал себя: не насмехается ли прелат? Но епископ, казалось, говорил совершенно серьезно. Танги почувствовал отвращение.

Войдя в столовую, воспитанники были потрясены, увидев на столах фарфоровые тарелки; в каждой лежало по куску хлеба, апельсину и мандарину. На всех столах высилось по два кувшина с красным вином. Все уселись и зааплодировали поварам, которые внесли два больших котла: в одном был суп, в другом — картошка с мясом. Танги не верил своим глазам, не верил своему рту. Он съел свой апельсин вместе с кожурой, а теперь ему еще дадут мяса! Он невольно потирал руки.

Епископ ненадолго появился в столовой. Он попробовал еду из котлов и в восторге воздел руки к небу, как бы говоря: «До чего вкусно!» Воспитанники зааплодировали ему. Его преосвященство окружали какие-то изящно одетые господа, которые без конца расточали улыбки. Танги подумал про себя, что, право, вокруг этого не стоило разводить столько церемоний! Но он не хотел поддаваться дурному настроению и не стал размышлять на эту тему.

— Какая мерзость!

Фирмен никогда не заговаривал с Танги со времени их первой злополучной встречи, и Танги удивился, почему тот вдруг обратился к нему.

— Меня просто тошнит. Ты видел его толстое брюхо и перстни на пальцах? И это ученик Христа! Во всяком случае, Христос неплохо кормит своего помощника!

— И нас тоже. Благодаря епископу нас накормили мясом. Вот уже три года, как я здесь, а вижу мясо в первый раз!

Танги не хотел делиться своими мыслями. Он давно научился не доверять никому и ничему. Он был всегда настороже.

— Я предпочел бы есть одну ячменную кашу, лишь бы не видеть этой комедии. Ты что, не понимаешь, что он издевался над нами?

— Почему?

— «Почему, почему»! А его анекдот с металлом, который любит, чтоб его ковали! И ты способен проглотить такую пилюлю? Что до меня, то она не лезет мне в глотку! Меня от нее тошнит, как и от его жирного брюха! Он знает, что здесь творится. Не всё, конечно, но главное знает. И, должно быть, одобряет… Ну уж дудки! Ты понимаешь?

— Да.

— И это все, что ты думаешь?

— Нет.

Наступило молчание. Фирмен стоял, прислонившись к стене. Все воспитанники расположились у этой стены, греясь на солнце. Кое-кто жевал; большинство уселись на землю и дремали. Танги искоса следил за Фирменом. Юноша чертил ногой полосы на пыльной земле.

— Я собираюсь смотаться, — сказал он, понизив голос.

Сердце у Танги замерло. Он уже давно лелеял эту безумную мысль.

— Они тебя поймают.

— Стоит рискнуть. Кто не рискует, тот ничего не добьется.

— Удрать отсюда, может, и удастся, но что делать дальше? Они тебя наверняка изловят.

— Может быть. Но, если я пробуду хоть три месяца на свободе, они мои!

— А после ты получишь лупку.

— Ну, знаешь… Я тут немало натерпелся. Мне уже все нипочем.

Танги еще не решался открыться ему. Однако он чувствовал, что Фирмен такой человек, которому можно довериться. Он начал:

— А хорошо бы оказаться на свободе!

— Тебя прислали из муниципалитета? — спросил Фирмен.

— Да.

— Тебе долго ждать. Пока не исполнится двадцать один год.

— Знаю.

— А сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Ну что ж, осталось всего пять!

— Это очень много.

— Как на чей взгляд!