Танги

Воспитанники «Общего дела» всегда называли отца Пардо просто «отец», придавая этому имени символический смысл. Они посмеивались над рассеянностью отца, шутили над его памятью, которая казалась им почти ненормальной. Но они горячо любили его и питали к нему безграничное доверие. Самые крепкие юноши плакали, как малые дети, когда он вызывал их к себе и распекал. Одно его неодобрительное слово могло омрачить радость ученика. Ибо все знали его непоколебимую честность и справедливость, а также почти сверхъестественную доброту. Они не доводили его до крайности, ибо голос его порой становился грозным, а глаза умели смотреть сурово из-под нахмуренных бровей. Они знали, что отец их любит, и он также знал, что эти дети любят его.

Отец Пардо не был святым, но он был «человеком». Быть человеком — редчайшее качество. А он был им. Он создал «Общее дело», свое творение, благодаря энергии, любви к детям и умению работать… Отец Пардо заложил основы «Общего дела» в то время, когда изучал теологию, уже будучи доктором медицины и философии. Ему было больше тридцати лет, когда он стал священником. Его тревожила нищета андалузских областей, которая в силу высокой рождаемости достигала ужасающих размеров. Семьи, которым было нечего есть, имели по дюжине детей. Дети голодали с первых дней рождения. С десяти лет они уже начинали работать на крупных землевладельцев.

И отец Пардо создал себе мечту. Он хотел настроить много школ. Но только современных школ: просторных, светлых, где дети чувствовали бы себя как дома; он хотел, чтобы эти школы были совершенно бесплатны. С тех пор он вел непрестанную борьбу с властями. Собратья называли его утопистом. Но духовное начальство не вмешивалось в его дела. Эн начал с того, что получил от городского совета заброшенную школу в Андухаре и собрал туда детей бедняков, которым давал пищу и знания. Он трудился не покладая рук, добывая средства к существованию для своих питомцев. Днем и ночью одинокий человек без устали боролся с бюрократами, требуя для детей права стать людьми…

Мало-помалу его мечта начала осуществляться. Стали открываться школы в Андухаре, Лас Каролинасе, Линаресе, Пуэрто де Санта Мария и, наконец, в Убеде. Из земли вырастали просторные здания.

Отец любил говорить, что «Общее дело» — настоящее чудо. А Танги говорил себе: «Мужество, энергия, справедливость — вот истинное чудо».

Для самих детей «Общее дело» было родным домом. Так они о нем и говорили. Они знали не хуже отца Пардо, чего было вволю, а чего не хватало в его кладовых.

Приют в Убеде имел два отделения. Во главе стоял коллеж, а затем шли профессиональные школы. Отец Пардо принимал к себе мальчиков из всех слоев общества и всех возрастов. Те, кто мог учиться, шли в коллеж, остальные отправлялись в мастерские, снабженные современными машинами. Они сами выбирали себе ремесло по вкусу. Они становились техниками разных специальностей, ибо отец Пардо хотел снабжать Андалузию квалифицированными кадрами. Между «ремесленниками» и «книжниками» не проводилось никакого различия. Все они были одинаково привязаны к своему дому.

Танги никогда не сталкивался с милосердием. Он никогда не видел его. А отец Пардо был само милосердие. Он любил каждое встреченное им живое существо в той мере, в какой оно нуждалось в его помощи. Он не старался проникнуть в его сознание и говорил: «Самое главное — это давать». И все время он давал. Он всегда был тут же, рядом, готовый помочь, даже если его ни о чем не просили. В том, как он выслушивал тех, кто доверялся ему, не было никакой снисходительности, никакого болезненного любопытства. Те, кто испытывал потребность говорить, говорили; те, кто хотел шутить, шутили; некоторые приходили поплакать к нему в кабинет так же, как дети приходят выплакаться к своей матери…

* * *

Жизнь Танги текла спокойно и размеренно. Он ел, учился, играл. Он поправился и прибавил несколько килограммов. Отец Пардо регулярно взвешивал его и тщательно отмечал каждое изменение в весе. У Танги снова отросли длинные волосы, теперь он был хорошо одет.

По четвергам воспитанники ходили гулять. Они отправлялись парами в Баэцу или спускались в долину к заброшенной ферме, которую прозвали «замком». Здесь они играли, возились, спорили.

У Танги были товарищи, которых он очень любил. Одного из них, родом из Кадикса, звали Маноло. Это был на редкость забавный мальчик. Его соседи, глядя на него, не могли удержаться от смеха, они прыскали даже в церкви. Маленький, очень черный, с круто вьющимися волосами, падающими на глаза, и горящим взглядом, этот мальчик говорил с андалузским акцентом. Дон Армандо постоянно бранил его за то, что он не пишет «с» в конце слов и всегда путает буквы «с» и «з».

— Что вы делаете с буквой «с»? — спрашивал дон Армандо.

— Я ее глотаю… Но я не виноват. Я пишу не по-кастильски, а по-андалузски. Академия наук говорит, что в нашем языке слова пишутся так, как произносятся. Вот я и пишу так, как произношу.

— Но вы произносите плохо, Маноло.