Танго

Я умею водить машину, но не более того. Когда люди с места наваливаются на педаль газа всем своим весом, мне всегда немного не по себе. Я едва успел затянуться, как стекла безжизненных домов вокруг слились в одну сплошную темно-серую полосу. Нас всех просто вдавило в сиденья. Потом, когда Саша поворачивал вправо, меня кидало на Аньку, пепел с сигареты сыпался на ее извечные зеленые джинсы, а она хваталась за мой локоть, словно боясь вылететь в это крохотное окошко. И только я собрался обнять ее левой рукой, хоть это и неудобно - обнимать женщину левой рукой, как заметил мелькнувший в окне справа пропускной пункт, прямо у кольцевой дороги.

Звука выстрелов я не понял. Сзади сидели Леня с Рудольфом, у Рудольфа на это слух наточен, я когда услышал его крик, тут же схватил Аньку и кинул ее на пол, сам упал на нее и замер.

По части скорости Саша был безупречен, но дырки в задней стенке фургона появлялись еще несколько секунд - я успел досчитать до семнадцати. Конечно, у них было немного шансов достать нас из автоматов, но они могли устроить погоню. И уж, во всяком случае, нас теперь непременно будут ждать на пятидесятом километре, а то и поедут навстречу. Я думал быстро, мне свойственно думать быстро, это моя профессия, а Анька лежала подо мной закрыв глаза и почти не дыша. Никто не поднимался еще минут десять после того, как они прекратили стрелять. И странная вещь: я не слышал почти ничего, когда это началось, но теперь наступила абсолютная тишина - даже рев мотора был частью этой тишины. Я тогда в первый раз подумал о том, что никто не замечает начало стрельбы, но наверняка все ощущают эту не совсем естественную тишину, когда стрелять прекращают. В фургоне теперь слышались только восторженные ругательства Рудольфа, остальные молчали, Анька лежала с закрытыми глазами и, поверьте, мне очень не хотелось слезать с нее. Вольки позерние! - прокричал в очередной раз ирландец свое любимое, и тут я как-то совершенно непроизвольно прикоснулся ртом к ее маленькому лобику. Она никак не отреагировала на это, только открыла глаза и посмотрела в потолок.

Вставали смешно - Саша гнал грузовик очень старательно. Леня сзади что-то бормотал по поводу того, какие они все косые, он был очень испуган, Рудольф кричал, что Саша просто молодец, настоящий пацан, Федя молчал и курил одну за другой, что случалось с ним крайне редко. Я думал об Аньке и о том, догадается ли Саша не ехать до второго кольца. За окном мелькали какие-то темные деревни, полное отсутствие всякой жизни, удивительно, как серьезно они подошли к делу на этот раз. Никакого шоу. Чего нам стоило раньше сидеть за пивом у телевизора и с интересом, именно с интересом, не со страхом наблюдать передвижение танков по Садовому кольцу. Теперь обошлось почти без танков, только солдатами, но солдаты были какие-то специальные, они не вступали в разговоры и сразу начали стрелять. Смех прекратился в первый же день, когда они стали расстреливать торговцев на рынках, где продавали дешевую одежду и всякую такую азиатскую ерунду. Мы люди циничные, наблюдали еще дней пять, пока не стало ясно, что все это вряд ли быстро и хорошо закончится. А страшно было с самого начала потому что никто ничего не объяснял, никаких необходимостей и наведений общественного порядка. Если бы телевизор сказал, что расстреляли таких-то и таких-то за неподчинение, житье без регистрации, наркотики или еще что-нибудь подобное, то никто ничего бы не заметил - разве что в Москве. Но не сказали ничего. В конце первой недели, когда закрыли все наши любимые работы, мы съехались к Пете в его тесную квартирку и начали пить. Дела к тому времени обстояли уже столь плохо, что мы не могли купить ящик водки сразу. Всем пришлось разбрестись по разным концам Москвы и брать по одной в руки. Солдаты стояли в каждом магазине и никто не избежал проверки документов. Зачем водка - день рождения. Мы не могли без этого в такое время. А на склады идти не хотели.