Танго с прошлым

Тарантас подъехал, и Платон молча заключил спустившегося с повозки Петра Кирилловича в свои объятия.

– Сынок, ужель один приехал? – сказал пожилой мужчина, когда успокоился после первого мгновения долгожданной встречи со своим бывшим зятем. – А я так надеялся увидеть внука!

– Да здесь он со мной – спит пока Матвей, – сказал Платон. – Сегодня и Ксения Павловна с Мусаилом и Сяо – это мои охранники – должны подъехать. У Ксении тетка умерла, и не ехать ей было нельзя. Может, ты первый еще их встретишь, если они до вечера задержатся. Приедут они все равно через Шумкино.

– А это кто на окне стоит? – ухмыльнулся Петр Кириллович, указывая пальцем в сторону фасада дома. – Это и есть мой внучок?

На подоконнике стоял Матвей в голубой ночной рубашке и махал своими маленькими ручонками своему папе.

– А я тут разных гостинцев тебе привез, – сказал Петр Кириллович, не спуская глаз с Матвея. – Платон, дай мне потискать твоего Матвея, и я поеду обратно: там у меня в мельнице творится некоторый кавардак – еле вот вырвался, чтобы с вами повидаться. Но я к обеду вернусь. Из еды что с собой еще взять, а? Ты вот тут в коробах посмотри и скажи.

Еле оторвавшись от маленького Матвея, с которым Петр Кириллович нашел общий доверительный язык с первой секунды, через четверть часа старый мельник собрался поехать обратно в Шумкино.

– Петр Кириллович, – радостно наблюдавший все это время за стариком и ребенком, сказал Платон, – а ты возьми с собой Матвея, если хочешь. Ой, ты же говорил, что у тебя там проблемы в мельнице….

– Ты отпускаешь его со мной? – воскликнул мельник. – Да, ну эту мельницу – подождут! Нет, если так, то я непременно возьму с собой внука! Я сам боялся даже спросить об этом…. Матвеюшка, поедешь к деду Петру в гости? Я тебе там покажу пруд с серебряными карпами, а еще есть у меня там золотой петух!..

– Да! Хочу к тебе, – и ребенок обнял старика. – Дедушка, а котята у тебя есть?

– Были да все выросли, – засмеялся Петр Кириллович, подхватывая на руки Матвея.

– Батя, ты только осторожней с Матвеем… – как-то неуверенно сказал Платон.

– Да ты что, сынок, неужто мы такую драгоценность из виду упустим хоть на миг?

Проводив своего бывшего тестя вместе с сыном, Платон решил прогуляться и осмотреть задний двор. В старые времена, при покойных родителях, там находились зерновой амбар, потом, чуть дальше, овин и гумно. Сразу после женитьбы на Кате и постройке кирпичного дома рядом со старой избой родителей, овин и гумно снесли из-за ветхости, а землю Сушковых передали в аренду отцу Кати, так как Платон не успевал работать на земле, а Колька был еще мал. После смерти матери и переезда брата в Уржум, старый дом снесли, и между забором хозяйства соседа Семена и домом Сушковых образовался просторный двор, разделенный дощатым забором на две части: непосредственно территория возле дома и задняя часть, где Катя стала сажать разные цветы. Уже после смерти первой жены, по причине отсутствия должного ухода почти все цветники высохли, и только возле межи, которая разделяла участки задних дворов Семена и Сушковых, где Петр Кириллович сам поставил навес-беседку, буйно разрослись кусты махровых сиреней и шиповников.

Еле протиснувшись через вросшую в землю калитку дощатого забора, Платон ахнул от резкой боли на сердце от открывшейся перед ним картины: и беседка, и кусты сирени вместе с шиповником исчезли, а на их месте стояла пристройка к овину Семена. Платон был просто поражен увиденным: испокон веков на селе никогда и никто не нарушал межу, а тут прямо через границу Семен нагло пристроил гумно к своему овину. Ну ладно, построил и черт с ним, но зачем он захотел именно на этом месте, вырубив кусты, посаженные рукой Кати?

Подойдя к бревенчатой стене гумна и явно слыша шум работ в овине, Платон сильно постучал кулаком по ней несколько раз и громко позвал соседа по имени.

– Кто там? – послышался недовольный визгливый голос жены соседа.

– Это твой сосед, – ответил Платон и еще раз стукнул по стене злобно, – позови своего Семена сюда!

Встряхивая своей единственной рукой с волос и с бороды ячменные ости, из-за угла пристройки появилась фигура Семена. Не здороваясь, видимо для того, чтобы не подавать руку соседу, прямо на виду у него он стал мочиться на угол своего гумна, встав боком к Платону.

– Что надо? – выдержав паузу под грозным взглядом Платона, наконец Семен выдавил из себя слова.

– Что ж ты озлобился на меня, Семен? – поведение соседа немного позабавило Платона, и он решил не начинать разговор сразу с выяснения вопроса относительно наглого нарушения межи. – Вместо того чтобы по-соседски поздороваться, ты начал опорожнять свой мочевой пузырь. Тебе от этого стало приятно?

– А то? – с издевкой ответил Семен, поправляя свой пояс, смастеренный из старых вожжей, на кафтане.