Танго с прошлым

Платон, проводив взглядом Николая, остался сидеть, погруженный в тяжелые, хаотично сменяющиеся друг за другом, мысли. То, во что фанатично верил Колька, казалось абсолютно фантасмагоричным, но разве мог хоть один человек в здравом уме не только в Российской империи, но и во всем мире, еще год назад даже предположить, что царь вот возьмет и откажется от престола? Но это произошло! И Николай так твердо говорил слово «мы», когда речь зашла о власти в стране, что Платон даже сжался от этого слова во время разговора с братом, словно попал под тяжелый пресс. Неужели они почти уже взяли действительно власть в государстве в свои руки? Он между делом в свое время пытался вникнуть в идеологию социал-демократов, но посчитал ее совершенно утопической, особенно в такой патриархальной стране, как Россия. Да, они убили царя Александра Второго, потом убили его пятого сына, Сергея Александровича, но эти террористические акты, на его взгляд, лишь говорили о том, что такие люди никогда не могут стоять у власти. И вот не кто иной, а его родной брат – один из этих террористов-большевиков – без тени сомнения и без зазрения совести говорит, что Бога нет, что всех, кто мешает новой жизни, необходимо просто взять и ликвидировать, а всю частную собственность обобществить и раздать бедным. Насчет раздачи богатств бедным и Иисус Христос говорил, но он предлагал это делать добровольно во имя любви к Богу, а эти в первую очередь хотят Бога отменить. «Если так, – думал про себя с горькой ухмылкой Платон, – значит все, что я делал за свою жизнь, сейчас превратилось в ничто. Может, этот дом мне оставят и не отберут…» Платон чувствовал чуть ли не физически, как удача, всю жизнь сопутствовавшая ему, отвернулась от него. Какая-то искра удовлетворения теплилась, правда, в сознании, что она ушла от него к Николаю и, таким образом, хоть она не изменит их семье.

Много чего передумал Платон, сидя на старой импровизированной скамье под старой черемухой. Вот уже и мелкий дождь заморосил, а он, погруженный в глубокие мысли, не замечал ее. Только знакомый звук подъезжающего тарантаса привел его в себя. Платон вскочил со своего места и быстрым шагом заторопился, огибая свой дом с левой стороны, навстречу Матвею и Петру Кирилловичу.

– Что-то про твою княжну пока ничего не слышно, – чтобы не отвлекать Матвея упоминанием о его матери, сказал тихо Петр Кириллович, слезая со своей повозки.

– Может, с Таубе что-нибудь случилось? – неуверенно ответил Платон, подхватывая с сиденья своего сына. – Хотя мы приняли в расчет все возможные задержки в пути. Если и сегодня их не будет, то, думаю, завтра надо будет что-то предпринимать. Может, даже сам съезжу до Уржума, если, Петр Кириллович, ты дашь мне свою коляску.

– А верхом не разучился ездить? Так, если уж надумаешь поехать в Уржум, будет проще. Видишь, мелкий дождь чуточку заморосил – тарантас будет вязнуть в грязи. Да и стоит ли ехать: вдруг вы разминетесь по дороге, а? Как ты думаешь? Впрочем, не мне тебя учить.

– Пойдем, отец, в дом, – ответил Платон, направляясь с Матвеем в руках к боковой калитке, – я сейчас открою ворота, а ты заезжай внутрь. Ты хоть сейчас, надеюсь, задержишься с нами до вечера? О многом мне с тобой надо переговорить, Петр Кириллович.

Малинин, покачивая горестно головой, тяжело вздохнул и, взяв за узды своего коня, стал ждать открытия ворот.

Платон вскипятил небольшой свой дорожный самовар и выставил на стол. За это время Петр Кириллович разобрал два короба с едой, которые он привез с утра, затем занес из тарантаса еще два холщовых мешка и туески с медом и вареньями. Все это время оба мужчины молчали, и только маленький Матвей, подходя поочередно то к отцу, то к гостю, постоянно спрашивал о разных несущественных пустяках, как и положено любопытному ребенку. Уже сев за стол, Платон и Малинин молча налили чай и также молча стали пить его из стеклянных стаканов.

– Что ж мы, Платон, как на похоронах, ей-богу! – нарушил первым напряженную тишину Петр Кириллович. – Рано еще хоронить Россию и нас вместе с ней.

– Да вот все один к одному… – начал Платон, но, задумавшись, снова замолк.

– Да-а, положение, конечно, очень странное: тысячу лет жили с царями и никогда такого не было, чтобы он взял вот так и отказался от престола. Убивать – убивали, но вовсе без царя на Руси никогда не жили. Надо бы постепенно что ли… Ну хоть для церкви должность патриарха бы ввели! Такой разброд и шатание уже началось, а что будет дальше – одному Богу известно…. Ты, Платон, с братом виделся, нет?

– Виделись, – горько улыбнулся Платон, – и даже поговорили по душам. Вот оттого и тошно мне, что не знаю, о чем и говорить. Да еще тревожно мне из-за моей Ксении: они выехали две недели тому назад из Москвы в Вятку и должны были вчера утром выехать из Уржума от Таубе сюда. Мы должны были чуть ли не одновременно приехать сюда, но их почему-то нет. Что могло приключиться с ними в дороге – не знаю.