Танго sforzando

Темноволосая, покосившись на него ещё раз, отперла дверь квартиры напротив, на той же лестничной площадке, и юркнула внутрь, оставив Георга в одиночестве.

За дверью двенадцатой квартиры послышались шаги и требовательный женский голос:

— Кто?

— Это Георг Иван, я звонил вам вчера, — крикнул он в замочную скважину.

— Идите к чёрту! Я вам сказала это вчера по телефону, повторяю и сейчас, — недовольно пробормотала дама за дверью. Послышались удаляющиеся шаги.

Георг трижды нажал на кнопку звонка:

— Ираида Семеновна, мы могли бы переговорить с вами? — настаивал иностранец.

— Я сейчас полицию вызову! — пригрозила дама. Даже плохое понимание русской речи не помешало зарубежному гостю услышать знакомое слово.

— Пашалуйста, выссслу́шайте мэнья, — Георг умудрился вспомнить всё, что помнил от бабушки-эмигрантки.

— Перстень не продается! — отрезала старушка, решительно отходя от двери. Мистер Иван почувствовал отчаяние.

— Это выгодное предложение, — развёл руками он, — это предложение дома Романовых. Они мечтают вернуть семейные реликвии.

Дверь, обитая чёрной искусственной кожей, осталась глуха к нему.

Мистер Иван медленно спускался по лестнице, соображая, как ещё можно убедить эту женщину встретиться с ним.

* * *

Горан наблюдал из кафе напротив.

Он видел, как темноволосая соседка старухи говорила с иностранцем. Кивала, смотрела то удивленно, то изучающе, потом пропустила внутрь. Объект раскланялся перед ней, будто обязан ей.

«Выходит, они все-таки знакомы», — отметил про себя серб, наблюдая, как девушка пропустила иностранца вперед и закрыла за ними калитку.

Короткое сообщение, отправленное Зине. Выяснять, что знает старик — его работа. Все эти форс-мажоры, странные стечения обстоятельств, ошибка заказчика, появление представителя Дома Романовых в доме хозяйки Мушки — все это порядком раздражало, заставляло вносить бесконечные коррективы в план, уточнять его. Более всего его раздражало навязанное прикрытие в виде Лопаты.

Горан уже всерьез подозревал, что Зина направил его не для прикрытия и защиты, а для того, чтобы избавиться от него, Горана.

Мужчина рассчитался с официантом, вышел из кафе.

Поёжившись, он поднял воротник короткого пальто и направился в сторону проспекта.

Глава 13. Сомовы

13 апреля, 19–08

Москва, квартира родителей Стеши

— Что значит «не хочет, чтобы мы вмешивались»? — Татьяна Николаевна, поправив изящные очки-половинки, уставилась на мужа. — Ты об этом так спокойно говоришь, будто дочь вместо булочки возжелала съесть гамбургер.

Она сидела напротив него, ухоженная, уверенная в себе, своей правоте и непогрешимости. Андрей Иванович с тоской вспоминал худющую девчонку, которой он, тогда еще начинающий адвокат, докладывал свои судебные речи — репетировал перед важными заседаниями. А она хмурилась, раздувая ноздри, изображая недовольного прокурора или озадаченного судью. Он давил в себе смех, чмокал ее в макушку и бежал в суд. А потом прибегал домой и первый вопрос — всегда один и тот же: мы победили?

Мы.

Когда же это заветное «мы» превратилось в холодно-отстраненное «ты».

— Ты почему молчишь? — жена сурово уставилась на него. Как когда-то прокуроры после проигранного дела.

— Девочка хочет самостоятельности, не вижу в этом ничего плохого, — уклончиво сообщил он, пытаясь закрыться газетой.

— А я вижу. С какой стати ты стал потакать ей? — она выхватила из рук газету, заставила посмотреть на себя. — Она бросает все: институт, работу, перспективы. Ради чего? Ради мифической свободы? И ты ее в этом решил поддерживать?!

Андрей Иванович тяжело вздохнул. Не думал, что придется становиться адвокатом для собственной дочери в заочном судебном заседании под представительством ее же собственной матери.

— Поддерживаю. Представь.

Татьяна шумно выдохнула. Золотые очки-половинки некрасиво съехали на кончик носа, она порывисто стянула их, бросила поверх отобранной у мужа периодики.

— Господи. Столько головной боли из-за одной крохотной проблемы, — взмолилась она. — Ну, рассорились с Олегом. Ну, пусть. Хотя он — хороший мальчик, и она была бы с ним счастлива, — бормотала женщина исступленно, не замечая, как посерело лицо мужа. — Но зачем же жизнь себе ломать! Зачем убегать от него? А ты ее прикрываешь в этой несусветной, детской по своей несуразности, глупости.

Андрей откинулся на спинку стула, взглянул на жену.

— Ты не понимаешь ничего или прикидываешься? — спросил тихо.

В кухне повисла неловкая пауза. Тикали часы-ходики, вздыхал под полотенцем чайник. Татьяна смотрела на него округлившимися от ужаса глазами:

— Ты на что намекаешь?

— Я не намекаю. Я прямо говорю. Степанида не от Олега сбежала. А от нас с тобой, — он решительно встал из-за стола. — И правильно сделала.

Он вышел, оставив супругу в одиночестве. Не потому, что доказать ей что-то. Ему самому нужно было это одиночество, как глоток свежего воздуха. Как прыжок с трамплина в воду.

Душа тянулась обнять, защитить неразумное дитя.