— Однажды в Буэнос-Айресе, лет пятнадцать назад, я увидела человека, очень похожего на тебя. Двигался в точности как ты. Я сидела с друзьями в баре отеля «Альвеар», а он вышел из лифта… Мои спутники просто оцепенели, когда я схватила свое пальто и выскочила за ним. Минут пятнадцать я пребывала в уверенности, что встретила тебя… Я прошла за ним до самой Реколеты, где он заглянул в «Бьелу», кафе на углу. Я вошла следом. Он сел за столик у окна, а когда поднял на меня глаза, я увидела, что это не ты. Я обошла его, вышла в другую дверь и вернулась в отель.
— И все?
— И все. Но казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди.
Они смотрят друг на друга очень близко, спокойно и пристально. В прежние времена, в другой жизни, думает Макс, будь они у стойки фешенебельного бара, сейчас был бы самый момент заказать еще порцию или поцеловаться. Медленно приблизив лицо, Меча целует его. Очень нежно.
— Поосторожней там завтра.
В зеркале заднего вида уплывала вдаль светящаяся арка на проспекте Англичан, отделявшая его от мглистой полутьмы над бухтой. Миновав Лазарето и Ла-Резерв, Макс остановил машину на одной из смотровых площадок возле моря, выключил дворники и фары, заглушил мотор. Дождевые капли, срываясь с верхушек пиний, барабанили по капоту «Пежо-201», арендованного сегодня днем. Осветив спичкой циферблат, Макс некоторое время неподвижно сидел и курил, покуда глаза не привыкли к темноте. Шоссе, окаймлявшее подножье горы Борон, было пустынно.
Он наконец решился. Выбросил сигарету и вышел из машины — тяжелая сумка с инструментами оттягивала плечо, под мышкой был еще сверток, с полей шляпы подкапывало, прорезиненный темный плащ поверх черного свитера и трико был застегнут доверху, а удобные парусиновые кеды на резиновой подошве промокли после первых же шагов. Горбясь под дождем, он пошел до дороге и, добравшись до угадывавшихся в полутьме вилл, остановился, чтобы проверить направление. Перед одним из домов за высокой оградой горел фонарь, и расплывающийся во влажном воздухе ореол оказался единственной световой точкой. Обходя этот дом, Макс свернул с шоссе, вступил на тропинку, вившуюся меж пиний и кустов, и, хватаясь за них руками, пошел, стараясь не оступиться и не упасть в приливную неспокойную воду, которая поплескивала о скалы совсем неподалеку. Дважды он укалывался о ветки и, пососав ранки, чувствовал солоноватый вкус крови во рту. Дождь, сильно мешавший ему, немного ослабел, когда Макс, сойдя с тропинки, вновь выбрался на шоссе. Фонарь теперь светил ему в спину, едва выхватывая из мрака угол каменной стены. И в тридцати шагах мрачно высился дом Сусанны Ферриоль.
Макс скорчился у подножья кирпичной ограды под темными пятнами пальм. Потом развернул сверток, достал грубошерстное одеяло, обвязал его вокруг пояса, чтобы не сковывало движения, и, обхватив влажный ствол дерева, полез по нему. Расстояние было не больше метра, но прежде чем преодолеть его, он набросил вдвое сложенное одеяло на гребень стены, куда были торчком вмазаны осколки битых бутылок. Потом перебрался на него сам, почувствовав под ладонями безопасные теперь острия, и спрыгнул на другую сторону, перекатившись, чтобы ослабить силу толчка и не повредить ноги. Поднялся, стряхнул с себя воду и грязь. В отдалении, меж деревьев, тускло мерцал фонарь, освещая сторожку и посыпанную гравием аллею, выводящую к главному входу. Стараясь держаться в темноте, Макс обогнул дом сзади. Он двигался очень осторожно, стараясь не шлепать по лужам и не споткнуться о куртину, не натолкнуться на каменные вазы с цветами. От дождя земля раскисла, думает он, и в самом доме, и вокруг него — четкие следы подошв, а на площадке, где он оставил машину, — протекторов. Продолжая с тревогой об этом думать, он снял макинтош и шляпу и сложил их под тем окном, куда собирался влезть. Как бы поздно ни вернулась Сюзи Ферриоль с ужина в Симье, она не сможет не заметить вторжение. Но если повезет, к тому времени, когда появится полиция, он будет уже далеко.
В Сорренто стемнело. Луны еще нет, и это благоприятствует планам Макса. Когда он с большой дорожной сумкой в руке выходит из своего номера в отеле «Виттория», дежурный портье, занятый разбором корреспонденции и раскладыванием ее по полочкам, не обращает на него внимания. Вестибюль и лестница, ведущая в парк, пусты — всеобщее внимание приковано к залу, где Келлер и Соколов играют очередную партию. Выйдя наружу, Макс минует фургон передвижной телестудии и очень непринужденно углубляется в парк по аллее, протянувшейся до самой площади Тассо. На половине пути, когда впереди уже замелькали фары автомобилей и стали видны уличные фонари, он берет в сторону — к беседке, откуда двое суток назад в бинокль рассматривал резиденцию советской команды. Сейчас особняк тонет в темноте, и лишь над входом горит фонарь, да на втором этаже светится окно.