Танго втроём. Неудобная любовь

Ретушируя контуры зданий, над Москвой повисли скорые мартовские сумерки, и невесомые искристые снежинки, теряя свою яркость, стали подёргиваться пепельно-сиреневатой матовостью. Потихоньку угасая, небо на западе постепенно наполнялось густым вишнёвым сиропом заката; разрезая холодную звень воздуха, слышались отдалённые гудки машин, а у самого парапета набережной, раздвигая темноту длинными жёлтыми ладонями, уже горели фонари.

Торопиться домой смысла не было. Последняя пара Кирилла заканчивалась без четверти шесть, так что, даже с учётом времени его прощального захода к Шелестовой, раньше восьми — половины девятого он дома объявиться не мог. В том, что эта особа сегодня выкинет Кирюшу вон, Марья не сомневалась ни минуты, а поскольку, кроме как домой, идти оплёванному Ромео будет абсолютно некуда, то его возвращение в родные пенаты — шаг просчитанный и абсолютно предсказуемый.

Сидеть дома в такой вечер не хотелось, и, поскольку Марья была почти не связана временем, она решила побаловать себя прогулкой по любимому Арбату. Сияя золотыми огнями, круглоголовые фонари заливали улицу жёлто-оранжевой карамельной патокой, и каждый камень брусчатой мостовой выделялся по краю отчётливым прямоугольным контуром. Высокие окна выступающих над брусчаткой эркеров уходили в глубокое, чёрно-фиолетовое небо. Узкие, тёмные, своим внешним видом они напоминали худые, впалые щёки чопорных английских аристократов, молчаливо сидящих за чаем с серебряной ложечкой в руке.

К вечеру на улице похолодало, но здесь, в оживлённой людской толпе, этого почти не чувствовалось. Наслаждаясь шумом голосов, Марья с удовольствием вглядывалась в освещённые витрины магазинов и, замирая от восхищения, ощущала свою причастность к кипучей жизни большого города. Остановившись у стекла, она каждой клеточкой впитывала звуки и цвета, скрупулезно запоминая всё до мелочей, чтобы когда-нибудь потом, расколов звонкое одиночество вечера на мелкие кусочки, растворить их в светлой реке испытанной радости…

— Ма-а-рья-я! — Хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка, Кряжин прогромыхал ботинками по прихожей и, расшвыряв их по разным углам, рывком расстегнул пуговицы. — Дрянь ты эдакая…

Процедив сквозь зубы ругательство, он схватил пальто за воротник и, не глядя, набросил его на первый попавшийся крюк. Скользнув мимо вешалки, одежда съехала на пол. Захрипев, Кряжин пнул ногой распластавшийся по полу куль и, злобно задрожав ноздрями, с силой ухватился ладонями за дверной косяк.

— Ну что, гадюка, добилась своего?! — не разжимая зубов, свистящим шёпотом, с ненавистью процедил он, и его брови, рванувшись одна к другой, застыли над переносицей глубоким острым углом. — Ненавижу! Как же я тебя ненавижу! — с хрустом скрипнув зубами, Кряжин прокатил по скулам тугие комья желваков и, напряжённо размяв пальцы рук, не отрывая глаз от лица Марьи, медленно двинулся ей навстречу.

Глядя в безумные глаза Кирилла, Марья ощутила, как, разливаясь противной дрожью, от её позвоночника по всему телу побежали цепкие мурашки сумасшедшего страха.

— Что ты задумал? — дрогнув, голос Марьи надломился.

Продолжая надвигаться, Кряжин молча прожигал её ненавидящим взглядом. Сжав губы в тонкую бесцветную полосу, он подрагивал крыльями носа, а на его шее, вздувшись и подёргиваясь от напряжения, пульсировала толстая жила.

— Ты сломала мою жизнь, — остановившись в полшаге до жены, с надрывом прохрипел он.

Сощурив глаза в узкие щёлки, Кряжин протянул руки и, коснувшись ладонями шеи Марьи, замкнул их в кольцо. Судорожно сглотнув, она испуганно дернулась в сторону и тут же почувствовала, что пальцы Кирилла сжались ещё крепче.

— Стой на месте, не дёргайся, бесполезно. — Увидев в глазах Марьи выражение панического страха, Кряжин довольно ухмыльнулся, и его губы растянулись в отвратительной улыбке, больше напоминавшей гримасу. — Ты хотела, чтобы я был с тобой? — С нажимом проводя пальцами по шее Марьи сверху вниз, Кирилл царапнул кожу ногтём, и на её молочно-белой, нежной поверхности тут же выступила безобразная малиновая полоса. — Так хотела или нет, отвечай, дрянь поганая?!! — вдруг сорвался он на крик. Оттолкнув от себя отяжелевшее тело Марьи, Кряжин что есть силы ударил ногой по журнальному столику у окна, и тот, ударившись о батарею, с грохотом упал на пол.

— Что ты делаешь! — загородившись, Марья прижала ладони к саднящей шее и почувствовала, как, соприкоснувшись с руками, кожа горячо заныла.

— Если бы ты только знала, как сильно я тебя ненавижу! — трясясь, сжал кулаки он. — Я ненавижу тебя… сильнее своей жизни! — стараясь выразить глубину своего чувства, Кряжин крепко прижал кулаки к груди.

— Уходи, — голос Марьи оборвал крик Кирилла на самом пике.

— Что ты сказала? — растягивая слова на слоги, он неторопливо расправил плечи и, не веря своим ушам, презрительно прищурился. — Это ты мне?

— Тебе, — с вызовом глядя ему в лицо, жёстко бросила она.

— Ты хорошо подумала? — глаза Кирилла полыхнули необузданной яростью.