— Лучше не бывает, — спокойно ответила Марья и вдруг увидела, как уголок его века нервически задёргался.
— А ну, повтори ещё раз, что ты сказала! — Нависнув над женой тёмной глыбой, Кряжин вплотную приблизил своё лицо к Машиному.
— Я сказала тебе собирать вещи и катиться к чёртовой матери! — звонко отчеканила она и вдруг, взмахнув рукой, с силой ударила его по щеке.
— Ты что, сдурела?! — Схватившись за щёку, Кряжин широко раскрыл глаза, и по его скулам забегали твёрдые желваки. — Да я же тебя…
— Что? Ну что ты мне сделаешь?! — Шагнув вперёд, Марья молниеносно вскинула руку, и не успел Кирилл сообразить, что сейчас произойдёт, как заполыхала огнём вторая щека. — На что ты способен, тля? Что ты можешь? Жить на чужой шее?! Всю твою сознательную жизнь тебя кормили и поили, а ты, неблагодарное животное, позволял себе хватать руку, протягивающую тебе кусок хлеба!
— Неправда! — Растерявшись от неожиданного натиска, Кряжин смотрел во все глаза на взбесившуюся, словно фурия, жену, и, жалко обмякнув, медленно пятился к стене.
— Правда, всё это — правда! — не сбавляя оборотов, продолжала наступление Марья. — Ты — ничтожество, ты — ноль, ничего из себя не представляющий ноль, с непомерным эгоизмом, громадными амбициями и тухлецой внутри. Что — ты? Что — ты? Ты — эгоист, потребленец и приспособленец, и я ненавижу тебя не меньше, чем ты меня!
Почувствовав, что он упёрся спиной в стену, Кирилл замер на месте и ошарашенно взглянул на вышедшую из-под контроля Марью.
Не ожидая ни малейшего сопротивления со стороны покорной, обычно бессловесной, к тому же ощущающей свою непростительную вину и ожидающей заслуженного наказания жены, Кряжин даже не удосужился просчитать все возможные последствия своего необдуманного выступления. Он был полностью уверен в своей победе, и теперь, понимая, что ссора зашла слишком далеко, в панике прикидывал, чем может для него обернуться разрыв с Марьей.
— Я устала от твоих непомерных амбиций и махрового эгоизма. — Холодно посмотрев на вжавшегося в стену мужа, Марья гордо вскинула голову. — Собирай свои вещи и катись, куда глаза глядят. Вот тебе Бог, а вот тебе порог.
— Куда же я пойду на ночь глядя? — не в силах поверить в услышанное, неуверенно проговорил Кирилл и, рассчитывая на жалость, попытался заглянуть в глаза жене.
— Мне на это ровным счётом наплевать, — поставив последнюю точку, Марья торжествующе улыбнулась. — С этой минуты заботься о себе сам.
В первое мгновение после неожиданного ультиматума Марьи Кириллу показалось, что земля уходит у него из-под ног. Забота о ком-либо, в том числе и о себе самом, никогда не входила в круг его добродетелей. Заниматься подобной канителью он не только не любил, но и, честно признаться, не умел, поэтому, представив, что в одночасье все хозяйственные хлопоты могут перелечь на его плечи, пришёл в состояние ступора. Однако потрясение длилось недолго. Не сомневаясь в том, что Марья пожалеет о своих неосмотрительных словах на следующий же день, если не сразу же после его ухода, и приползёт к нему на коленях умолять о возвращении, он успокоился и принялся просчитывать ситуацию.
Зарвавшаяся донельзя, Марья заслуживала наказания, и желание поставить нахалку на место было не только понятным, но и, несомненно, справедливым. Встав в позу и указав ему, как какой-то приблудной собачонке, на дверь, она совершила непростительную глупость, заставить сожалеть о которой было полностью в его силах. После визита Марьи на набережную, вернуть доверие Любы не представлялось возможным, но отомстить за такую подлость по полной программе помешать ему не мог никто.
Итак, запала у этой клуши хватит на день, самое большее — на два, это время можно будет переждать, затаившись у кого-нибудь на дому из ребят или при плохом раскладе в студенческой общаге. Конечно, местечко не из приятных, но пару дней перетерпеть будет можно. Осознав глубину своей вины, буквально завтра-послезавтра ей ничего не останется, как пойти на попятную. Но на сей раз его согласие вернуться обойдётся ей крайне недёшево: жить приживальщиком на птичьих правах он больше не намерен.
С его возвращением должно измениться всё, и в первую очередь Голубикина должна уяснить себе, что забываться он ей не позволит, независимо от того, прописан он в этой злополучной однушке или нет. И, чтобы желание унизить его, не ровен час, снова не пришло ей в голову, ей придётся смириться с мыслью о том, что к окончанию института, то есть буквально через четыре месяца, он будет иметь с ней абсолютно равные права на эту проклятую жилплощадь.
Вторым непременным требованием должен быть вопрос о деньгах. Распоряжаться семейным бюджетом отныне станет он. Все суммы, необходимые на ведение хозяйства: на продукты, прачечную, коммунальные платежи — ей выделяться будут, естественно, в разумных пределах. Но основная денежная масса будет находиться под его личным контролем, и совать свой нос в то, сколько он тратит и на что, ей абсолютно необязательно.