Таня Гроттер и пенсне Ноя

– Здрасьте – подвинься! – сказала Таня. – Когда это было? Они же не вечно стоят.

– Что, нет цветка? Ни одного? – возмутилась Гробыня. – Тогда какого фига я тут ночей не сплю, стараюсь? Магия вуду – это не салат, куда хочешь клади лук, а хочешь не клади. Нет цветка – нет Пуппера.

– Погодите, – сказала вдруг Пипа, краснея. – Есть цветок!

Она открыла толстый том общих заклинаний, нашла между страницами засохшую розу и быстро сунула ее Склеповой.

– Это Пуппера? – недоверчиво спросила Гробыня.

– Пуппера.

– А он разве тебе дарил? – усомнилась Склепова.

– Нет, он дарил Таньке, но я взяла один цветок… У нее и так была целая куча! Я представляла, что… Отстаньте от меня! Не ваше дело!

– Уже отстали! – радостно сказала Гробыня. – Тру-ля-ля! Да здравствует настоящая любовь, которая сберегает не только свои розы, но и чужие. Но учти, цветочек нам придется измельчить… Теперь волосы… Ну-с, юные дамы, кто будет жертвовать? По-моему, Гурий любил нас всех троих. Каждую по-своему, разумеется, но все же…

Возмущенная Пипа начала было утверждать, что Гурий любил ее больше остальных, хотя и неосознанно, и отвяла лишь тогда, когда Гробыня уточнила, что волосы надо выдирать с корнем. Иначе не подействует. А так как у нее, Гробыни, волосы крашеные и вообще сегодня она не в настроении, то…

– Ну-ка, Гроттерша, повернись ко мне лысинкой! – хищно закончила она.

– Уйди, Склеп! Я тебя знаю, ты мне скальп снимешь. Я сама! – отказалась Таня.

Она обмотала вокруг пальца несколько волос и, закусив губу, сильно дернула. На глазах выступили слезы. Волосы были вырваны с корнем.

– Пять… ого, еще четыре! Девять волос! Гроттерша, ты перевыполнила план! Лишние можешь сдать на парики или набить ими подушку! Так… Готово! – сказала Склепова, бережно закручивая волосы вокруг пояса фигурки.

– Теперь еще одна деталь! Давайте сюда перстни!

Пипино кольцо снялось легко. Перстень же Феофила Гроттера упрямился, и его пришлось долго вращать на пальце.

– Magni nominis umbra! Re, non verbis![5] – с укоризной сказал перстень, когда Таня все же вручила его Гробыне.

– Чего это он? Ругается? – заинтересовась Склепова.

– Нет, по-латыни говорит…

– Всего лишь! А я-то надеялась повысить уровень культуры! – разочаровалась Гробыня, тщательно расставляя перстни вокруг фигурки из белой глины, которая уже помещалась в самом центре расчищенного от книг и конспектов стола.

– Теперь драконья кровь… Где-то тут была склянка… Ага, вот! А ты, беленькая, отойди, не суйся! Тут серьезная магия!

Склепова опасливо открыла бутылочку, следя, чтобы на ее кожу ничего не пролилось. Сарданапал предупреждал, что тот из живых, на кого упадет хоть капля драконьей крови, навсегда станет рабом своих низменных желаний, а это страшнее смерти.

Драконья кровь зашипела и задымилась, пролившись на глину. Тане почудилось, что черты лица Пуппера исказились, а рот дрогнул, но, возможно, ее вводил в заблуждение белый дым.

– Чудно! Теперь заклинания! – Гробыня отставила склянку и, как заправская ведьма, произнесла глухим голосом: – Фероссилум эото иан ширирах! Деметриус лета троило цербиус!

Таня зажмурилась, ожидая, что сейчас затрещат ослепляющие искры.

– Ну и где? Что это за дела, я вас умоляю? – услышала она разочарованный голос Гробыни.

Открыв глаза, Таня шагнула к столу и, присмотревшись, отшатнулась. Кольца раскалились и, заалев, начали подпрыгивать на столе. Они делали это синхронно, соединенные чем-то неосязаемым и незримым. Ощущалось, что, пока действует заклинание, их связь нерасторжима. Перстень Феофила Гроттера принадлежал уже не Тане и не сам себе, а чему-то иному, подчинявшему себе его магию. Таня поняла, что там, в тускловато-белом, точно выцветшем треугольнике, образованном кольцами, уже совсем иной мир, нездешний и жуткий, в котором бродят тени и несет свои воды вечная река Лета.

– Гурий, ты слышишь нас? Это мы вызываем тебя! Явись, где бы ты ни был! – отчетливо произнесла Гробыня.

Фигурка из белой глины оставалась неподвижной. Драконья кровь совсем уже впиталась. Только пара густых и блестящих, точно ртутных, капель дрожала еще на плаще.

– Не получается! – раздраженно сказала Гробыня. – Вернее, получается, но не так, как должно получаться.

– А как должно?

– Не знаю как, но точно не так… Пуппер какой-то неправильный дух. Всякий нормальный мертвец давно явился бы, не тянул резину, а этот упрямится… Нет, что-то тут не то… Смотри, мое кольцо остыло! Не хочет Гурий ко мне приходить!.. Попробуй теперь ты, Пипа!

Толстые, как желе, щеки Пипы задрожали.

– Гэ-Пэ! Сладкий мой! Явись! Гэ-Пэ, ну пожалуйста! Дай хоть одним глазком на тебя глянуть!

– Эй-эй, а вот с обещаниями поосторожнее! Мертвецы их слишком буквально воспринимают. Скажешь «одним глазком», с другим можешь распрощаться. Помнишь, Медузия рассказывала, как один дух попросил у девушки руку и сердце, а она и ляпни «да!». Он и взял что просил: руку и сердце… – предупредила Склепова.