Таня Гроттер и птица титанов

– Вообще, да… Получается, я тайны не разбалтывал, раз ты сама заговорила! – сказал он с облегчением. – Да не, куда там Горыне и Дубыне? Они ее и не разглядят! Оленя или вепря – это дело другое. Яму на тропе пророют, бревно подвесят – это у них ума хватит.

– Тогда нежить?

– Нежить нежитью, да не по зубам ей птица титанов! Да и откуда у них такая магия, чтобы деревья валило? Нет уж! Тут без Той-Кого-Нет дело не обошлось… Она к этой птице давно подбиралась!

– А ей зачем птица?

– Да я не в курсах! Это Сарданапал так сказал… Мое дело лЕчить, ее – калЕчить! Я даже не знаю, чем Чума ее тогда достать смогла. Ладно, Танька, пошел я! Мне второй урок сегодня поставили на замену… Да вообще, Тань, недоволен что-то я.

– Чем? Уроком на замену?

– Нет. Народом нынешним недоволен. Все под себя гребут, в начальство лезут – на зверей всем начхать! Ты да Ванька – вот и все, что у меня есть. Ну и ладно. Как будет, так и будет.

Таня ощутила легкое, непонятное ей самой смущение.

– Ты не жалеешь? Ну что сам со зверями-то связался? – спросила она, не зная, что сказать и что спросить.

Питекантроп качнул плечищами – такими могучими, что на них легко можно было унести единорога.

– Да кто ж его знает? Я, Тань, как светлую сторону выбрал, все поначалу заморачивался, как бы кого нравоучнуть и на светлую сторону перетянуть. А потом понял: не работает это. Если б на человека слова действовали, все давно бы уже это… с крылышками летали! Темное отделение загнулось бы еще в тыща горбатом году…

– А что действует?

– А не поймешь что. Но не слова. Я как руку в глотку льву немейскому сунул однажды, кость вытаскивал, так ко мне десять человек сразу на спецкурс записалось. А так ходишь, приглашаешь – только отворачиваются. Кому охота клетки целыми днями чистить? Так пропахнешь – мама не целуй!

Тарарах хотел поскрести грудь, но раздумал и ограничился тем, что поймал в бороде прыгучее насекомое.

– Еще, Тань, если у тебя время есть! Вечерком драконов бы… эта… посмотреть надо! Сегодня с утреца Шурасик с Шито-Крыто в ангары заходили – так драконы перебесились! Сам-то Гоярын заперт был, а его сыновья такие струи выдыхали! Кормушки расплавили, в ведрах вода вскипела! С чего бы это, а?

– Не иначе у драконов осенние обострения, – предположила Таня.

– Так-то оно так, но других-то они не трогают. Ванька твой, например, тех же сыновей Гоярына час назад по носам веником колотил, когда они ртов не открывали, чтобы огнеканальцы проверить.

– Ванька не мой! – не выдержала Таня.

Тарарах весело повернул к ней голову – такую же встрепанную, как у Ваньки.

– Поссорились? Что ж, дело полезное! Хорошая ссора – это как веником вытряхнуть половик отношений. Да только половики-то, Тань, рвутся!.. Я ему говорю: ты, Ванек, того… полегче на поворотах! Кто знает, что у них в мозгах защелкнется? Ящеры все-таки. Да и притом я не припомню, чтобы на Шурасика раньше драконы бросались.

– Странно, – медленно сказала Таня.

– Вот я и говорю: не нравится мне это. И это… Тань… что-то ты драконбол подзабросила. Соловей обижаться начинает. Ты с ним, Тань, поговори! Он такой, что первым к тебе никогда не придет!

Тут Тарарах вновь спохватился, что опаздывает на урок, и затопал к двери.

– Слушай… а птица титанов… где она живет? – крикнула ему вслед Таня.

– Адрес прописки обычный. На белом свете!

– Я серьезно.

– Да и я, Тань, серьезно. Птичка-то шустрая… Холодно ей – так в центре Земли греется. Но частенько прилетает в Заповедный Лес Тибидохса. Только там обитают поющие полосатые гусеницы. На полоске, знаешь, что между лесом и океаном.

– Она их ест?

– Слушает, как они поют! – пошутил Тарарах. – Но ты ее не найдешь, даже если захочешь! Только Ванька! К тебе она не подлетит.

– Почему?

Тарарах пошевелил пальцами, ловя ускользающее слово. У него всегда так было: мысль формировалась сразу, а потом постепенно, по каплям просачивалась сквозь речевой аппарат, точно чистая вода сквозь песок.

– У Ваньки оно… вроде дара!.. Он зверей любит, и они к нему льнут. Причем спокойно так любит… никогда не видел, чтобы он сюсюкал или млел там как-то особо… Ванька он такой… ванькинский… Ну все, Тань, пока!

Тарарах закрыл дверь. Слышно было, как он топает по коридору и заразительно хохочет, чему-то радуясь. Таня слушала его хохот, думала о Ваньке, и сердце ей согревала незнакомая прежде нежность. Ее чувство к Глебу было чем угодно, но не нежностью. Глеба ей всегда хотелось треснуть по голове трубой или разодрать в клочья. Сейчас же Таня не понимала, откуда пришла к ней эта нежность. Может, от уступившего ей тело двойника, который так непонятно, так странно, ненавязчиво и одновременно властно присутствовал в ее сознании?