Танкер «Дербент»

– Вот и скажите мне, доктор, что такое запой?

– То есть какой запой? Алкоголизм, что ли?

– Ну, пусть алкоголизм, все едино. Но что это такое? Болезнь или нет?

Доктор погладил бородку.

– Безусловно да. Привычка организма к алкоголю идет рука об руку с отравлением, перерождением тканей. Тяжелая болезнь. И она передается по наследству, заметьте!

– А как лечат от этой болезни?

– К сожалению, есть только одно верное средство, – сказал доктор, улыбаясь, – бросить пить.

– Хорошее средство.

Парень вытянул ноги, прислонился к стенке и затих. Он докуривал папироску, и в темноте казалось, что он держит в зубах уголек.

– А вы запиваете, стало быть? – полюбопытствовал доктор.

– Предположим.

– Бросьте, Гусейн. Обязательно бросьте!

– Будьте покойны…

Замолчали. Доктор посидел немного и полез за корзинкой с провизией. Аккуратно разложил на коленях газету и вытащил крутые яйца, хлеб, цыпленка. Нащупал бутылку с водкой, но оставил ее и быстро закрыл корзинку.

– Славная птичка, – сказал он, прожевывая цыпленка, – хотите кусочек?

– Не хочу, – отозвался Гусейн. – Слушай, доктор.

– Ну?

– Можно ли судить человека за то, что он болен?

– Не понимаю.

– Очень просто! Вы, например, запойный, или, по-вашему, алкоголик, сделали два-три прогула, и вот вас судят общественным судом с обвинителем за красным столом и все такое. Правильно это?

– М-м… Правильно, конечно. То есть я говорю вообще. Видите ли, Гусейн, алкоголизм мы называем болезнью в том смысле, что он сопровождается болезненными явлениями, отравлением организма и так далее. Но от вас зависит положить этому конец, перестать употреблять алкоголь. Если вы этого не делаете и вдобавок нарушаете дисциплину, вас судят. Судят не за то, что вы больны, а за отсутствие воли к выздоровлению. Понимаете?

– Очень просто!

– Вы живете в коллективе, Гусейн, а в коллективе отсутствие доброй воли часто равносильно преступлению. Вы должны были сделать, но не сделали, – преступление, так сказать, пассивное, но… преступление.

– Довольно. Все ясно!

– Уж вас не судили ли, чего доброго?

– А пожалуй, что и так!

– За что же?

– Да все за это.

Гусейн поднялся, и его большое тело заслонило окно, В купе стало темнее.

– Осудили меня крепко, – сказал он спокойно, – вышибли из комсомола, списали с корабля. Что я теперь? Меченый люмпен…

– Не говорите вздора, – сказал доктор строго. – Как это случилось?

– Да просто. У меня, доктор, это вот как бывает. Работаю месяц или два, а то и три, думать забуду, как оно пахнет, спиртное. Потому что я знаю за собой эту слабость и говорю себе: цыц! Но все-таки она сидит во мне, болезнь моя. Сидит и ждет той минуты, когда я ослабею и не смогу удержаться. Потому что бывают у меня состояния, когда я сам собою недоволен и когда мне кажется, что и другие на меня смотрят волком. А ведь без столкновений не проживешь ни в дружбе, ни в работе. Вот и кидаешься на людей. И все-то делается противным, безнадежным.

– Так это нервы. За что вас судили?

– Извольте! Я ведь судовой моторист. Машина на судне – первое дело, и я человек нужный. Машину я знаю как практик, по опыту, по привычке, не то что судовой механик. Тот сначала учился, изучал машину по книге, а потом уже получил практику. Мне бы тоже интересно узнать, что к чему, да как узнаешь? Механик говорит: делай. Мое дело – исполнять. Привязался я к нему как-то: почему да отчего? Он оборвал: делай, не разговаривай! Не нужно ему, чтобы я знал, когда он сам знает и на себя надеется. А меня заело. Почему он свои знания при себе держит? Кажется мне, что я не хуже его понимать могу. Поругались мы на стоянке в порту. Тут эта самая минута и подошла… Одним словом, потребность запить. Я и запил моментально.

– И на судно не вернулись?

– Не вернулся. Я как в духан залез, мигом налился и стал зверем. Пьяный – я нехороший, свободно могу обидеть человека. К тому же у меня сила чрезмерная, знаете… Товарищи начали уговаривать, и вышла пьяная буза – вспоминать не хочется…

– Прибили, что ли, кого?

– Да, было и это. А судили меня уж потом, когда судно обратно вернулось. В красном уголке всю команду собрали и меня посадили отдельно, как полагается. Помполит обвинителем был… «Он, – говорит, – льет воду на мельницу классового врага». Это я-то! Говорил он много, но мне ничуть не стыдно было, и я еще больше озлился, так что и защищаться не захотел… А стыдно мне стало только вот теперь, сейчас…

– Почему же теперь?

– Да как-то вы толково объяснили. Обыкновенный человек! Ножку цыпленка гложете… А так объяснили!

– Чудак человек, – улыбнулся доктор. – А куда вы едете, позвольте спросить?

– Поступаю на новый теплоход «Дербент». Отдел кадров посылает. Думают, что я на новом месте брошу пить. Я обещал, мне что ж…

– Надо бросить, обязательно надо, – сказал доктор, покашливая, – необходимо взять себя в руки.

– Ладно. Вы тогда хорошо сказали. Лучше не скажешь… Хватит…

Над ними вспыхнул свет. Гусейн стоял посредине купе, заложив руки за спину. Он был грустен и словно прислушивался.

– Куда-то Женя исчезла, – сказал он. – Неужто все с этим долговязым?

– Нравится? – спросил доктор, улыбаясь.