Алеша положил трубку на рычаг. Конечно, масленщица перепутала краны... А если нет? В мозгу опять замелькали цифры — секунды, тонны, ёмкость цистерн. Нет, лучше не думать. Через два часа он сдаст дежурство и пойдет завтракать в кафе. Как всегда, там соберутся комсомольцы из ночных партий. Алеша расскажет им о том, как масленщица напугала его ночью, перепутав краны. Лучше всего он представит это в лицах. Будет много смеха, а тем временем он закажет кофе с булочкой, лимонаду, ореховой халвы. Плохо только, что ребята почему-то считают его сластеной, лакомкой, маменькиным сынком. Пожалуй, уж халвы не надо, а лучше заказать пива и угостить ребят, чтобы знали...
Щелкнул и застрекотал телефон. На этот раз трубка заговорила сухим, ровным голосом инженера Шуткова:
— Это вы, юный Эдисон? Ну, как идет очистка? До сих пор не знаете? Пора уладить это, вы задерживаете перекачку, дорогой. Что? Пара нет? Ну, и что же из этого следует? Вам отпустили средства, чтобы вы наладили очистку без подогрева. Мороз тут ни при чем. Работать надо, а не ссылаться на погоду. Что?
Алеша увидел масленщицу. Она сидела на табурете и чесала голову под платком. Занятый разговором с Шутковым, он и не заметил, как она вошла. Он смотрел на нее вопросительно и зажимал рукой трубку.
— Правильно взята проба, — сердито сказала женщина. — Сатана она вредная, лаборантка. Разве я не знаю порядок!
Алеша отвернулся. Трубка хрипела и лаяла: «Алло, алло, у аппарата...» Он молчал и тупо разглядывал круглый черный сучок на деревянной раме. На сучке застыла янтарная капля смолы. Это было отвратительно: черный сучок на гладко обструганной доске. Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и сказал в трубку неожиданно спокойным голосом:
— Вода не отделяется, Антон Иванович. Научите, что делать!
Несколько секунд было тихо. Очевидно, Шутков приходил в себя и обдумывал ответ.
— Я не изобретатель! — закричал он грубо. — Я не морочу людям голову авантюрами. Вы знаете, милый мой, что вы наделали? Теперь потрудитесь сообщить дежурному по тресту — два-девять. О, черт! Девять, а не пять!
Алеша постучал рычагом аппарата. Масленщица подошла к нему сзади и ткнула его в спину костлявым пальцем.
Она хотела утешить и ободрить его, но не знала, как это делается.
— Понимаешь, зарезали мою работу, — говорил Алеша, качая головой. — Они все знали, какой тут риск... И управляющий, и этот Шутков. Знали и не помогли! А теперь он говорит — авантюра. Но, честное слово, это не авантюра!
— Да ну, брось, — сказала масленщица, — известное дело, начальство.
Если бы Алешу спросили впоследствии, как он провел остаток ночи, он, вероятно, не смог бы ответить. Все, что происходило вокруг него, и все, что делал он сам, походило на дурной сон. Телефонный аппарат превратился в злое, коварное существо — он назойливо стрекотал и грубо кричал на Алешу разными голосами. Он требовал, чтобы Алеша поскорее освободил амбары; чтобы он замолчал и не пускался в объяснения; чтобы он не молчал, как истукан, а немедленно дал объяснения. Потом телефон затих. Алеша стучал рычагом и орал в трубку дрожащим, осипшим голосом: «Котельная... надо поднять пар... немедленно поднимите пар!..» В ответ доносился гул проводов, щелчки разрядов и невнятные голоса. Оп бросил трубку и стоял, повернувшись лицом к стене, ковыряя ногтем черный сучок... Он не заметил, как окрасились окна рассветной мутью и потускнела лампа, как бы истощив свой ослепительный свет. Кто-то входил в комнату. Алеша слышал, как скрипели половицы. Кто-то коснулся его плеча, он обернулся.
— Сдайте журнал сменному, — сказал дежурный по тресту, — и пройдем в контору. Надо составить протокол.
Здесь были Шутков, начальник конторы и старшая лаборантка. Они тихо разговаривали между собой, как будто Алеши и не было в комнате. Сменный техник молча принял у него журнал.
На дворе стояли рабочие и смотрели на Алешу, точно видели его в первый раз. Ему захотелось рассказать им о своем горе.
— Инженеры знали, что во время морозов может понадобиться пар, — сказал Алеша. — Они все опытные, они знают побольше меня. Почему мне не помогли?
— Давайте поторопимся, — сказал дежурный.
Повернув голову навстречу ветру, Алеша ощутил колющую влагу на щеках и понял, что плачет.
По промыслам ходили смутные слухи. Говорили, будто уволенный техник конторы перекачки вовсе не техник, а матерый кулак, проникший в аппарат треста, чтобы свести счеты с советской властью; будто он имел в России до революции пятистенный дом, крупорушку и поболее десятка голов скота, а сына его еще раньше осудили за какое-то злодейство.
Другие утверждали, что Алексей Петин никогда не имел ни крупорушки, ни скота, ни сына, а до революции и не существовал вовсе. Что отец Алексея, правда, был когда-то незаконно раскулачен, но уже давно восстановлен в правах и теперь работает плотником в соседнем районе.
И те, и другие ничего толком не знали. Рамбековские промысла велики и разбросаны по району. Услышишь на острове одно, а в буровых партиях, в степи, говорят совсем другое.