Танки повернули на запад

Взвод шел за ужином, вернее за обедом, который должны были доставить к двадцати двум часам. Однако обед еще не принесли, и солдаты, незлобно поругивая старшину, ложились на снег. Минута свободная - ложись, отдыхай. На войне не спят, на войне отдыхают, и то не каждые сутки. Хорошо, если удастся на ночь вырыть в снегу глубокую яму, прикрыть дно еловым лапником и из больших веток соорудить крышу. Тогда можно развести костер (ветки задержат искры, дым) и лечь возле него, тесно прижавшись друг к другу...

Подошел командир взвода. Доложил. Отличался он от своих бойцов, пожалуй, только возрастом - был моложе их. Да еще до отказа набитой полевой сумкой, висевшей через плечо.

Мы с Катуковым подсаживаемся к солдатам. Поначалу беседа не клеится. Не часто командир корпуса и его заместитель добираются до взвода. Солдат знает взводного, видит ротного, иногда - комбата. А тут - сразу два генерала.

Постепенно первое смущение проходит. Катуков легко, без этакого похлопывающего по плечу "ну, как дела?" разговаривает с солдатами. Комкор оказывается свойским, доступным каждому человеком, которого можно прямо спросить, почему союзнички со вторым фронтом чикаются, до каких пор батальон будут кормить пшенкой, по какой такой причине наша артиллерия скупится на снаряды и дали ли кому следует за то, что штурмовики по своим лупанули.

- Как, товарищ генерал, ребята из окружения? - интересуется один. - Из смертельной ведь беды людей вытащили. Немец по ею пору волосы на себе рвет.

Солдат кивает на небо, которое поминутно озаряется то красными, то зелеными, то желтыми всполохами ракет.

- Очень даже неплохо, - одобрительно говорит Катуков.- Мы с генералом Попелем в этой связи и навестили вас. Кое-кому причитается...

Адъютант Катукова расстегивает "министерский" портфель, достает оттуда сафьяновую папку, в которой лежит список награжденных по кунинскому батальону. Из чемоданчика вынимает картонные коробочки с медалями и орденами.

- Ну-ка, взводный,- зовет Катуков,- ищи фамилии своих.

Аккуратно сложены в стороне котелки. Солдаты, без ремней, в прожженных ушанках и бесформенных подшлемниках, торжественно вытянулись по стойке "смирно".

Фьюкают пули, трепетным светом озарено фронтовое небо. Я громко читаю приказ:

- От имени Президиума Верховного Совета СССР...

Катуков вручает награды, крепко жмет руки, пристально смотрит в смущенно-сосредоточенные лица.

Возвращаясь в строй, солдаты тут же расстегивают шинели, телогрейки, лезут под свитера и теплые жилеты - прикрепляют медали, ордена.

Два бойца приносят в ведрах ночной обед. На этот раз повезло: гречневая каша с мясом и салом. На шее у старшины - гирлянда фляжек. Такой груз он никому не доверяет.

Чуть теплую кашу накладывают в котелки. Водку старшина отмеривает в желтую жестяную баночку с неровно отрезанными краями. Некоторые пьют прямо из мерки, другие переливают в свои, специально на этот случай хранимые консервные банки.

- Товарищ генерал, - нерешительно обращается к Катукову только что получивший "Красную Звезду" командир взвода. - Может, с нами закусите?

- Еще спрашивает! - возмущается Катуков. Нам кладут в котелки каши, наливают в консервные банки по сто граммов.

- Не беспокойтесь, товарищи генералы, - простодушно урезонивает старшина. - Суточная ведомость вчера вечером составлялась, а батальон - .весь день в бою, тут уж, считай, литр лишний набежал, или, как у нас говорят, "резервный".

Мы едим холодную, с застывшим салом кашу, пьем "резервную" водку. За победу, за награжденных...

Обошли весь батальон Кунина и лишь под утро вернулись на командный пункт Бабаджаняна. Не спал только начальник политотдела бригады подполковник Кортылев. Он сидел в шапке, набросив поверх шинели полушубок, и при круглой немецкой плошке что-то писал за маленьким столиком, заваленным бумагами, газетами, листовками.

Грузный Кортылев устало посмотрел на меня, вопросительно поднял густые мохнатые брови.

Я подвинул служивший табуретом ящик и сел.

Катуков, сонно пробурчав что-то'вроде "спокойной ночи", залез на нары. К многоголосому храпу, наполнявшему землянку, прибавился легкий переливчатый присвист.

- Почему не спите? - спросил я Кортылева.

- Политдонесение надо просмотреть, инструктивный доклад подготовить.

- Дня не хватает?

- Не укладываюсь. Днем с народом беседую, по батальонам хожу...

До войны Кортылев был секретарем райкома партии. Привык к исполнительности, дисциплине. Он никогда не задержит политдонесение, всегда своевременно проведет сборы. Но как-то не может притереться к армии, плохо понимает бой, слабо разбирается в технике. Армо ценит своего работящего замполита, но добродушно называет его "приписником". Иногда проезжается насчет того, что Кортылев может "искру" в гусенице искать и не отличит зенитную пушку от противотанковой. Кортылев терпеливо сносит насмешки, порой отшучивается, но, как мне кажется, особенно не спешит вникать в военное дело. По-видимому, в глубине души считает, что со своими обязанностями справится и без этого ("А война кончится - обратно в райком").