Танки повернули на запад

Бомбежка продолжалась два дня. Два дня бойцы рыжего лейтенанта вместе с железнодорожниками и зенитчиками отстаивали склады. На третий - колонна трофейных грузовиков с мукой, сахаром, маслом, крупой, миновав сорванные воздушной волной ворота, потянулась по улицам города. Это был новогодний подарок танкистов жителям многострадального Киева.

3

Я часто вижу наступление в кино. Из орудийных стволов лихорадочными вспышками вылетает пламя, с нацеленных в небо "катюш" срываются веретенообразные снаряды, на экране мелькают танки, самолеты, с дружным "ура" пехотинцы бегут среди разрывов...

Все так: и залпы, и танки, и цепи стрелков. Но наступление - это труд, тяжелый кровавый ратный труд. Танкисты на поле боя ремонтируют свои машины. Пехотинцы не столько бегут, сколько идут, делая по 30, 40, а то и 50 километров в сутки, и останавливаются лишь для того, чтобы снова рыть землю. Шоферы по трое суток не вылезают из кабины. Связисты разматывают и сматывают катушки, ползут по проводу в поисках обрыва. Врачи, шатаясь от усталости, круглые сутки извлекают пули, осколки, ампутируют конечности. Нормальный сон, отдых - несбыточная мечта. Засыпают в танке, на марше, у руля, со скальпелем в руках. Засыпают на снегу, в сырой траншее, в воронке от снаряда... Но спать нельзя. Отдых может обернуться твоей гибелью или гибелью людей, так или иначе зависящих от тебя.

И даже в такие дни нечеловеческого напряжения находится кто-то, уверенный в своем праве на покой, жирную еду, развлечения.

Транспортер зачихал и нехотя остановился, водитель полез в мотор. Я зашел в ближнюю хату. Она была побольше, посолиднее соседних, наличники сверкали зеленой краской.

В сенях встретила хозяйка.

- У нас уж стоят начальники. Двое суток, как стоят.

- Пускай их стоят.

В просторной горнице дым коромыслом. Кудрявый капитан в гимнастерке без ремня лихо отплясывает на затоптанном полу. За столом старший лейтенант с напряженным красным лицом выводит нетвердым голосом - "Разпрягайте, хлопцы, конив..."

Две сверх меры веселые молодки суетятся у стола, на котором банки со свиной тушенкой, американской колба- -сой которую бойцы называли "вторым фронтом", тонкими ломтиками английского бекона и крестьянскими кринками (отнюдь не с молоком).

- Кто там еще приперся? - недовольно уставился на открытую дверь старший лейтенант.

Плясун остановился, посмотрел на меня, медленно опустил руки, нерешительно вытянулся.

- Т т-товарищ генерал... Капитан Анисимов... И в замешательстве умолк.

Я видел где-то это толстогубое лицо с кудрями, падавшими на гладкий молодой лоб.

- Какой части?

- Зам по тылу командира...

Минувшей ночью я был в этом полку, занимавшем оборону километрах в восьми к западу от Казатина. Люди два дня не видели горячей пищи, ходили в мокрых валенках - сапоги в тылах, а тылы отстали.

- Собирайтесь, - приказал я капитану. Умолкнувший певец ошалело смотрит на меня, хватает с подоконника шапку, срывает с гвоздя шинель и, пошатываясь, направляется к выходу.

- Разрешите пройти, товарищ генерал.

- Кто вы такой? Удостоверение личности.

Это был начальник полевой почты одной из стрелковых дивизий, действовавших с нами. Я велел Балыкову записать фамилию загулявшего почтовика.

Капитан Анисимов решением Военного совета был разжалован в рядовые и направлен в штрафной батальон.

Но, конечно, дело не решалось наказанием того или иного лоботряса или пенкоснимателя. (Это о них солдаты говорили: "Кому - война, а кому - мать родна".) Слаженность всего механизма наступления зависела от честности и самоотвержения тысяч людей, от множества обстоятельств. Горячая, сытная пища и доставка газет, боеприпасы и обувь, бинты и консервированная кровь, бумага для писем и запчасти для танков - все по-своему важно. Но чем дальше продвигались передовые части, чем больше растягивались коммуникации армии и шире становился ее фронт, тем сложнее было Военному совету решать эти вопросы.

В Попельне, в школьном зале с еще сохранившейся на стене надписью "Gott mit uns", мы с Катуковым собрали начальников политорганов соединений. Каждого из них Катуков поднимал одним и тем же вопросом: "Как кормите бойцов?" Инструкторы поарма дополняли доклады.

Едва я успел выступить, как меня вызвали к ВЧ. Член Военного совета фронта Кальченко спрашивал о Казатине - расчищены ли улицы, помогаем ли местным властям, проводим ли митинги, подбрасываем ли продукты.

- Крепко держите город? - спросил Никифор Тимофеевич.

- Немцам не отдадим.

- А как с Бердичевом? Доложите обстановку. Я признался, что положение на правом фланге не совсем ясно, собираюсь туда ехать.

- Ближайшие пятнадцать минут не выезжайте, - предупредил Кальченко. - С товарищем Катуковым и с вами будет говорить командующий.

Ватутина тоже интересовал Бердичев.

- Поймите, это - ключ к Шепетовке, ко Львову. Возьмете Бердичев, легче дышать будет Киев, у фронта новые возможности появятся. Вечером обязательно доложите обстановку у Бердичева, - закончил Ватутин.