Танки повернули на запад

Всему личному составу сдавшихся частей будут сохранены военная форма, знаки различия и ордена, личная собственность и ценности, а старшему офицерскому составу, кроме того, будет сохранено и личное оружие.

Всем раненым и больным будет оказана медицинская помощь.

Всем сдавшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам будет обеспечено немедленное питание.

Ваш ответ ожидается к 11:00 9 февраля 1944 г. по московскому времени в письменной форме через ваших личных представителей, которым надлежит ехать легковой машиной с белым флагом по дороге, идущей от Корсунь-Шевченковского через Стеблев на Хировка.

Ваш представитель будет встречен уполномоченным русским офицером в районе восточной окраины Хировка 9 февраля 1944 г. в 11 час. 00 мин. по московскому времени.

Если вы отклоните наше предложение сложить оружие, то войска Красной Армии и Военно-Воздушного флота начнут действовать по уничтожению окруженных ваших войск, и ответственность за их уничтожение понесете вы».

Документ непривычен для нас. Там, где раньше бывала 1-я танковая армия, командованию не приходилось обращаться к противнику с такого рода предложениями.

— Вдруг да сдадутся, — неуверенно произносит кто-то.

— Как же, держи карман, — мрачно перебивает Гетман.

— Рассчитывать на сдачу трудно, — продолжаю я, — однако даже если есть один шанс против ста, надо предлагать капитуляцию. Нам известно, что Гитлер специальным приказом запретил сдаваться, обещал выручить из «котла». И пока что немцы выполняют приказы фюрера…

Неподалеку с тяжелым грохотом рвутся один за другим снаряды. Со стен погреба сыплется земля.

— Уразумели? — спрашивает Гетман.

После совещания мы втроем — Гетман, начальник политотдела корпуса Орлов и я — завтракаем. Одна из бочек поставлена на попа, застелена газетой. В котелках дымится пшенная каша с кусочками обжаренного сала.

— Надоела хуже тещи, — жалуется Гетман. — Пшено та пшено… В мотострелковую бригаду новый начполитотдела прибыл с ясновельможной фамилией. Как его, Орлов?

Орлов подул на ложечку, пожал плечами.

— Так тот начальник придумал у крестьян пшено на картошку менять. Не дурак мужик…

— Лучше бы занимался вопросами партийно-политической работы, — поморщился Орлов. — Пусть бы каждый свои обязанности исполнял, больше бы толку было.

— Что верно, то верно, — быстро согласился Гетман. — Только я по простоте полагаю, сытый солдат лучше агитацию воспринимает, а главное — крепче воюет.

— Не наша философия, — сурово вставляет Орлов. — Наполеон так рассуждал, путь к сердцу солдата лежит через желудок. Советский боец должен быть сознательным и идейным, независимо от условий.

«Добивая» кашу, я поглядываю на Орлова. Знаю его почти полтора десятилетия. Когда-то вместе учились. Потом встречались на сборах, совещаниях. Степан Митрофанович звезд с неба не хватал, но работал старательно. Года за три до войны неожиданно для нас, издавна помнивших его, стал быстро продвигаться по службе. После боев на Курской дуге, будучи в Москве, в коридоре ПУРа, где толпились ожидавшие назначения политработники, я нос к носу столкнулся с Орловым.

— У тебя есть какая-нибудь должность? Возьми хоть на роту, — взмолился Орлов.

— На роте генерал не положен. А вот начальник политотдела корпуса требуется.

Когда я назвал фамилию Орлова, работник управления кадров недоуменно и соболезнующе посмотрел на меня. Но не возразил.

— Что ж, дело хозяйское. Прохождение службы у него приличное, взысканий не имеет.

Я пропустил тогда мимо ушей эти слова. Более или менее знакомый человек, а то еще бог знает кого просватают…

Мы с Гетманом разделались со своими котелками. Орлов продолжал невозмутимо есть.

Лицо у Орлова чистое, белое, без морщин. Лицо, на котором ни солнце ни ветер не оставляют следов.

Я сразу разгадал наивную хитрость Гетмана, вдруг «забывшего» фамилию нового начальника политотдела бригады и обратившегося за помощью к Орлову. Гетман не станет прямо жаловаться на своего заместителя по политической части, но даст понять: вот полюбуйся, кого мне прислали.

— Неужто вы не были у Потоцкого? — спросил я, когда мы с Орловым направлялись к «хорьку», чтобы ехать в бригаду.

Прибыв на фронт, Степан Митрофанович предложил перейти на «вы». Я вначале не согласился. Но как-то само собой получилось, что мы все же стали говорить друг другу «вы».

— Не был, — невозмутимо ответил Орлов. — Он лишь две недели в корпусе. Акт о приеме должности прислал. С просьбами не обращался. А в таком деле, как изучение кадров, поспешность ни к чему.

Я не стал возражать.

Потоцкого на командном пункте бригады мы не застали. Из политотдельцев здесь сидел лишь инструктор по информации, пожилой, сгорбленный капитан с черным напальчником на руке.

— У нас теперь новый начальник и новый порядок — все в частях, — сообщил капитан, и нельзя было понять, по душе ему этот «новый порядок» или нет.

— Лучше, когда в частях? — поинтересовался я.

— Пожалуй, лучше. Теперь в донесениях материал посвежее, факты сами проверяем. Однако непривычно как-то, неспокойно.