Танки

Между тем, 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война, и тянуть дальше с началом серийного выпуска нового основного среднего танка было нельзя. В конце сентября Климент Ефремович Ворошилов назначил проведение показательных испытаний на полигоне в Кубинке.

В тот день нарком обороны СССР покачивающейся походкой кавалериста взошёл на трибуну, встал у перил и обвёл глазами танковый строй.

На полигоне советские танкостроители демонстрировали сразу шесть машин: экспериментальные тяжёлые похожие на крейсер СМК и однобашенные КВ с небывалой броней в 75 мм, лёгкие модернизированные Т-26 и БТ-7М, а также А-20 и А-32. Управляли ими настоящие танковые асы.

Кошкин в это время затерялся среди гостей: военных, инженеров, представителей наркоматов. Он старался держаться незаметно. Конечно, Михаил Ильич очень волновался, но при этом убеждал сам себя: «Ничего, не подведём. Машины отличные – ещё посмотрим, чья возьмет!»

Кошкин понимал, что грядущая большая война будет войной моторов. Да что там говорить, если ещё лет десять назад каждый мальчишка представлял себя верхом на коне с шашкой в руке, мчащимся в лихой кавалерийской атаке, то к концу 30-х годов этот романтический образ был, похоже, навсегда вытеснен лётчиками-истребителями и танкистами, управляющими грозными боевыми машинами. Это стало мечтой тысяч советских ребят. «Ребята, айда в танкисты! Почётно же! Едешь, вся страна под тобой! А ты – на мощном железном коне!»

Сейчас Кошкина немного напрягало то, сколько препятствий наготовили в Кубинке. Эскарпы и рвы, надолбы и ежи. И всё это приказано было пройти, даже то, что другим танкам обычно в программу не включали…

Танки СМК и КВ, названные так в честь Сергея Мироновича Кирова и Климента Ворошилова, выглядели малоповоротливыми и медлительными машинами, но зато какая сила! 850 и 600 лошадиных сил! Они разворачивались, утюжили насыпи, играючи брали эскарпы – отвесные срезы холма.

Потом должны были пойти Т-26, потом «бетушки», и самым последним – танк А-32.

«Жаль, что идём последними, – подумал Кошкин. – Устанет комиссия смотреть. Да и чем особо удивишь после KB и после знаменитых прыжков «бетушек»?»

Но танк А-32 показал отличную проходимость. Он отличался от А-20 более широкой гусеницей, и при этом за счёт отсутствия на танке механизмов и приводов для движения на колёсах, располагавшихся вдоль бортов, вес А-32 отличался от веса А-20 всего на тонну. И, в отличие от А-20, вес А-32 можно было значительно увеличить.

Во время показательных испытаний танк А-32, быстро преодолев все препятствия, неожиданно начал взбираться на прибрежный крутой холм. Нарком Ворошилов забеспокоился:

– Куда это механик-водитель полез? Разве можно взобраться на такую кручу? Не одолеет… Машина перевернётся…

Но А-32 упорно шёл наверх.

– Вершина! Он на вершине! – радостно крикнул комкор Павлов.

И все зааплодировали.

Накануне нарком тяжёлого машиностроения СССР Вячеслав Александрович Малышев с Кошкиным несколько часов провели возле танка А-32 и внутри его. Малышев был очень доволен. В не известной ещё мировому танкостроению форме корпуса и башни, в самом расположении механизмов, узлов и деталей он увидел глубокую гармонию и целесообразность. А главное – можно было наладить массовое производство этого танка без реконструкции цехов.

И Вячеслав Александрович ещё тогда сказал Кошкину:

– Машина ваша, Михаил Ильич, с исконно русским характером: проста, сильна, неприхотлива.

А сейчас довольный комкор Павлов, протиснувшись к Кошкину, схватил его за руку и потащил к Ворошилову и Малышеву. Показав Ворошилову на огромную сосну, Дмитрий Григорьевич с энтузиазмом попросил:

– Товарищ маршал, разрешите повалить!

– Тебе разреши, – улыбнулся Ворошилов, – не останется леса. Хотя, ладно, одну, пожалуй, можно.

Был отдан соответствующий приказ, и танк А-32 без труда выполнил и это задание.

А после этого Кошкин сообщил членам комиссии, что конструкторское бюро ведёт работы по увеличению толщины танковой брони с 30 мм до 45 мм, и что лично он считает это вполне оправданным решением в случае окончательной доработки заводом № 75 дизельного двигателя В-2.

– А какое имя у героя? – спросил Ворошилов Кошкина.

Кошкин замялся, понимая, что сказать, что об этом ещё не думали, было бы неуместно.

– Скромничает, крестить не осмеливается, – вмешался Павлов.

– Давай, крести, Михаил Ильич. Как назовёшь, так и будет! – разрешил довольный Ворошилов.

– Тридцатьчетвёркой… Если можно…

– Отчего же нельзя?

Эта мысль пришла Кошкину внезапно. Он назвал свой танк так в честь тридцать четвертого года, когда партия приняла решение о техническом перевооружении Красной Армии[22].

* * *