Танкист из штрафбата

– Не было никакого преступного сговора! – раздраженно ответил Родин. – Я уже неоднократно говорил, что была ошибка из-за невнимательности, халатности, чего угодно… Какое дезертирство, чего вы лепите?!

– А вот ваш бывший механик-водитель Деревянко мне только что дал чистосердечные показания, что именно после учебного вождения у вас произошел сговор, и на марше вы уже сознательно решили дезертировать, – Левин выразительно похлопал по папке с «Делом № 143». – Вот такая арифметика, Родин. Но здоровая часть экипажа осталась преданной нашей Родине, присяге и воинскому долгу. И только поэтому вы оба поняли, что вам не удастся претворить свой преступный замысел перейти на сторону врага. Вот такая арифметика, бывший гвардейский лейтенант…

Все это следователь произнес спокойно, без тени торжества, как человек, в трудном поединке с противником установивший истину. Он позволил себе достать платок и вытереть капли пота на лысине.

Иван почувствовал, как у него по груди и спине потекли холодные струйки.

– Пиши признание: когда, при каких обстоятельствах у вас с рядовым Деревянко возник преступный умысел совершить дезертирство и перейти на сторону противника. – Левин глянул на лейтенанта тяжело, исподлобья, «взглядом удава», как про него говорили.

Родин вскочил так, что стул опрокинулся на пол.

– Капитан, да ты совсем с катушек сошел?! Мне, боевому офицеру, такое предлагать? Застращал пацана, гнида штабная! Да не мог он такое написать!

Левин рявкнул:

– Сел на стул и заткнулся! А то сейчас вызову конвой, мигом успокоят. В общем, сутки тебе на размышление и осознание всей тяжести своей вины перед Родиной, партией и народом. Напишешь чистосердечное признание, что вместе с Деревянко готовился совершить дезертирство, в связи с незавершенностью умысла отделаешься штрафбатом. А нет, – следователь погладил папку «Дело № 142» по обвинению Родина Ивана Юрьевича, – попадешь под расстрельную статью как изменник Родины. Знаешь, сколько на тебя здесь компромата собрано? Не знаешь. И не надо знать тебе. До поры до времени.

«Блефует, гад, – с горькой отрешенностью подумал Иван. – Хотя, кто знает, у них – своя война, и враг – и по ту, и по эту сторону фронта. И чтоб врага изобличить и обезвредить, все средства хороши. А у нас – своя война, и враг – за линией фронта. И наше средство – родная „тридцатьчетверка“, броня, боекомплект, орудие, пулемет и траки на проутюжку солдат вермахта… А ведь я уже не вернусь в экипаж, – приговором пронеслось в мыслях. И это было самым тяжелым, хуже расстрельного приговора… – Эх, жаль, в штрафбате на танках не воюют…»

Иван подписал протокол допроса, когда в окошко особистской избы уже брызнул солнечный луч.

Левин расплел свои пальцы-«осьминоги», небрежно бросил протокол в папку и громко произнес: «Конвой!» Вошел все тот же дебелый сержант. Ремень и оружие у Ивана изъяли раньше, еще до «общения».

Конвоир кивнул штыком винтовки: «Пошел!»

Следом эту жестокую безжалостную процедуру сотворили и с Сашкой. И это физическое ограничение свободы было еще большим для него потрясением, чем арест и допросы. Он сразу наглядно и зримо стал человеком, опасным для окружающих, одним словом – «врагом народа».

Повели их по центральной дороге, мимо штабных палаток и избушек. Иван шагал первым, за ним в пяти-шести шагах, отведенных двумя конвойными, следовал, неосознанно подстраиваясь в ногу, Деревянко.

Навстречу попадались штабные и люди линейного состава: офицеры, сержанты и рядовые. Вид двух арестантов вызывал естественное любопытство, мимолетное брезгливое чувство и лишь у некоторых – сострадание. Недаром на Руси поговорку «от тюрьмы и от сумы не зарекайся» вспоминают так часто и не от лучшей жизни.

Ольга и Татьяна уже знали, что ребят арестовал СМЕРШ. Все новости по службе, оперативные, деловые, добрые и нехорошие, связисты, конечно, узнавали и распространяли по средствам связи первыми. Скандальная весть о том, что телеграфистки узла связи устроили танцульки с двумя самовольно отлучившимися из расположения батальона военнослужащими, поступила и начальнику связи от руководителя бригадного СМЕРШа. Он без подробностей сообщил об этом по телефону, предупредив, чтобы обе были готовы к допросу. Главный связист тут же вызвал начальника узла связи, и тот известил Ольгу и Татьяну, что ночные их посиделки закончились арестом кавалеров.

– Господи, за что?! – вырвалось у Ольги.

– А хрен их знает! – раздраженно ответил капитан, которого и так по службе достали контрразведчики своими постоянными проверками дисциплины связи и неусыпным контролем возможной утечки сведений, составляющих военную тайну. – Как будто за попытку совершения дезертирства.

– Что за бред, – еле слышно сказала она.

– Будьте готовы, передали, что и вас на допрос вызовут, – сообщил он главное.

…В тот момент, когда Ивана и Сашу вели на гарнизонную гауптвахту, что-то заныло под сердцем у Ольги – почувствовав, что задыхается, она вышла на крыльцо.