Танкист Мордора

Перевел взгляд на судей. Капитан Малина руки сложил перед собой в замок, но смотрит сочувственно, с пониманием. Макухин и Петренко на Попова внимания не обращают, откровенно пялятся на Этель. У Петренко чуть слюна изо рта не закапала: раздевает девчонку глазами. А та сидит, не шелохнется, спина прямая, глаза пытаются в Попове дыру прожечь.

Между тем Малина встал, откашлялся, одернул повседневный китель с темно-бордовой планочкой Красной Звезды и объявил:

— Судебное заседание по делу бывшего курсанта Попова Сергея Владимировича открыто. Слово предоставляется государственному обвинителю.

Все такая же прямая, как ракетоноситель «Союз» на взлете, Этель встала из-за стола, поправила волосы, коротко поклонилась суду и развернула приличной длины свиток пергамента, при взгляде на который Попову сразу стало тоскливо. Он уже знал, что сейчас услышит.

И услышал. И про трусость в подвале Бхургуша, и про согласие служить тирану и мучителю верой и правдой, и про измену Родине в форме предоставления советского танка в распоряжение другого государства, и про погибших детей и женщин, и много еще чего доброго и веселого. Голова Серегина под грузом этих обвинений клонилась все ниже и ниже, но, как это часто бывает во сне, он одновременно видел и истертые доски пола у себя под ногами, и всех, кто находился в зале.

Иринка смотрит на Этель с напряженным вниманием — а ты кто такая? Олежа откровенно усмехается, строча что-то в протоколе. Макухин с Петренко смотрят на склоненную голову Попова с презрением, на лицах что-то типа: «Ну, от него мы примерно этого и ожидали». Малина глядит в окно, слегка покачивая головой с каждой новой строкой обвинительного заключения.

— Таким образом, — голос Этель стал ледяным, — учитывая вышеизложенное, а также то, что совершено оно было в военное время, обвинение требует для Попова Сергея Владимировича смертной казни через повешение. — Она выдержала паузу и в гробовой тишине добавила: — Суд знает, в каких отношениях я была с подсудимым Поповым.

Иркины плечи вздрогнули, а ухо сделалось буквально алым. Олежа хрюкнул в кулак, в глазах Макухина мелькнуло удивление, а уши Петренко еще сильнее прижались к черепу. Малина с нескрываемым интересом поглядел сначала на Этель, затем — на Попова и одобрительно усмехнулся уголком рта, встопорщив черные усы. Зинаида Андреевна строго поджала губы, осуждающе покачала головой. Не обращая на них внимания, Этель продолжала:

— Несмотря на это, несмотря на то, что в деле есть и смягчающие обстоятельства, несмотря, наконец, на то, что обвиняемый способствовал моему личному спасению, я все же не вижу возможности смягчить приговор. Преступления подсудимого настолько серьезны, что снисхождение невозможно. У меня все, ваша честь. — Она села все с такой же прямой спиной, сцепив руки в кулак.

Иринку же буквально выбросило из-за стола, как будто стальная пружина распрямилась. Она уже раскрыла рот, набирая воздуха, но Олежа с нескрываемым удовольствием прервал ее тираду:

— Суд приступает к опросу свидетелей обвинения. Защите слово будет предоставлено позже.

Фыркнув, как кошка, Иринка опустилась на стул, пробуравив в Олеже глазами огромную дыру. Тот демонстративно пожал плечами: «Мол, я-то что сделаю? Порядок такой» — и вызвал первого свидетеля. Им оказался тот самый солдат-инструктор, чей танк и угнал, по версии обвинения, Попов. Комкая солдатскую шапку руками с въевшейся и ничем не отмываемой технической грязью и явно смущаясь от всеобщего внимания, он представился:

— Младъший сэржант Худойназаров. — И уставился на капитана Малину, как на старшего по званию.

Малина одобрительно, но строго кивнул:

— Товарищ младший сержант, расскажите суду, как вы лишились боевой машины.

Солдат заволновался и начал помогать рассказу руками, положив шапку на трибуну:

— Сапсим палохой курысант попался, э? Мэня маймун называль, я говориль, все знаэшь, а сам тормыз з защелка не снималь, машина заглох, да? Моя только от связь отсоединилься, пошель смотреть, какой проблема, э, а курысант машина завель и поехаль, да? Мэра бэзопасности сапсим не соблюдаль, э? Мэня в учэбка сэржант Иванчук за такой дэло шакал бы называль и бэгом впереди машина бэгат заставляль, да? А ночью после отбой Худойназаров бы под кровати всэго казарма вождэние бы ползком сдаваль, э?

— Не отвлекайтесь от сути дела, товарищ младший сержант, — строго попросил Малина, — воспоминаниями поделитесь в родном кишлаке после демобилизации. Вы считаете, что курсант, вернее, бывший курсант Попов специально угнал боевую машину?

— Моя зачэм такое знает? — пожал плечами солдат. — У нэго спроситъ нада. Разгильдяй просто, э? Воинский дисциплина нарушаль, устав нарушаль, правила вождения боевой машина нарушаль. Мэня с машина сбросиль, даже не заметиль. Гауптвахта его сажать нада, Худойназаров так думать. В Боэвой листок смешно нарисоват нада. И мама его написат, и отэц написат, пусть стыдна будэт, э? Турма нэ нада, маладой еще, глупий.

— Других вопросов нет? — Это уже Олежа, секретарь хренов. — Спасибо, свидетель, можете занять место в зале.