Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом

Я рассказываю подробно об этом эпизоде, желая показать сложность отношений к врагам. Глупо изображать вышедших из боя командиров и бойцов добряками или великодушно улыбающимися победителями. Мы много насмотрелись, и скажу, что этим двум десяткам немцев повезло. Они успели вовремя сбиться в кучу и поднять руки. Такой садистской жестокости, как у фашистов, в наших ребятах не было. Часто бывала безжалостность, вызванная ненавистью и чувством мести. Но мы никогда бы не додумались утопить пленных живьем в проруби, как это сделали фашисты в феврале при отступлении на реке Ворскла. В общем, на войне слово «жестокость» имеет много смыслов. Она присутствует всегда. Но скатиться до садизма — уже другое. Тут надо чувствовать себя сверхчеловеком, а нас принимать за быдло. Кстати, это слово возродится в языке «новых русских» в девяностых годах, спустя полвека после войны, и широко используется сейчас. По их классификации, я тоже быдло. Правда, старое, не годное для работы на них. А ордена и медали, которые мы получали вместе с ранениями в той войне, они коллекционируют, скупая у нищих стариков или вдов. Модно сейчас советские ордена коллекционировать.

Наступление на нашем участке фронта протекало тяжело. За пять дней мы прошли километров двадцать. Брали и оставляли высоты, поселки. Кроме мощных укреплений, приходилось вступать в бой с новыми немецкими частями, которые срочно перебрасывали против нас с других направлений. Семнадцатого июля мы были вынуждены остановиться, не сумев прорвать особенно сильный участок обороны. Огонь орудий был настолько сильный, что, казалось, рев не смолкает ни на минуту.

Кроме противотанковых пушек вели огонь тяжелые дальнобойные орудия, калибра двести с лишним миллиметров. Огромные снаряды весом более ста килограммов прилетали с большого расстояния и падали сверху, словно авиабомбы. Разброс их был велик, они оказывали скорее моральное воздействие. Тишина, отдаленный треск пулеметов, и вдруг с неба валится «чемодан». Грохот, воронка шириной метров семь. Люди всматриваются в небо, но немецкой авиации не видно. Однажды эти пушки, наведенные самолетом-разведчиком «рамой», раздолбили дорогу, переправу через болотистую низину, уничтожили несколько грузовиков.

Воронки были настолько глубокие, да еще заполненные водой, что саперы трудились день и ночь, восстанавливая дорогу, строили дамбы. Колонны были вынуждены делать крюк километров пятнадцать. Во время обстрела прямым попаданием был разнесен на куски джип с тремя офицерами оперативного отдела корпуса. При них были карты, секретные документы. Некоторые видели, как джип словно растворился в воздухе в столбе мощного взрыва. Но особисты и комендантская рота более суток искали останки людей и железяки от машины. Поиски прекратили лишь после того, как обнаружили оторванную руку одного из офицеров и скрученные куски машины, по которым определили, что джип никуда не пропал, а был, действительно, разорван снарядом.

Это — мелкие эпизоды. Больше хлопот доставляли встречные контратаки, мощные укрепления, немецкая авиация. Я видел обстановку глазами командира танкового взвода. А в целом, уже опираясь на исторические документы, хочу в нескольких словах описать то, что происходило в те дни на участке наступления нашей шестьдесят третьей армии.

В книге «Курская битва», подготовленной Институтом военной истории Министерства обороны СССР, хоть и с оговорками, была дана реальная картина событий середины и второй половины июля сорок третьего года. Там говорилось: «Все усилия немецко-фашистского командования остановить наступление 3-й и 63-й армий Брянского фронта на Орел не увенчались успехом. Однако темп продвижения наступающих соединений был медленный. Противник продолжал перебрасывать на это направление крупные подразделения».

Девятнадцатого июля, через неделю после начала наступления Брянского фронта, в бой была брошена 3-я гвардейская танковая армия, что позволило прорвать оборону и продвинуться за сутки на 20 километров. Двадцатого июля был освобожден город Мценск.

Я видел своими глазами, что оставляли после себя немцы. Практически все деревни, даже мелкие хутора, были сожжены. Мы наступали севернее Мценска, но, по сообщениям, от города остались одни развалины, население было угнано. Мы сами не раз сталкивались с такой картиной. Берем поселок, вернее, его сожженные остатки. Ни души вокруг. Если останавливаемся, поджидая пехоту или подвоза боеприпасов, то из ближайшего леска, оврагов, кустов начинают появляться люди. В основном старики, женщины, дети. В обносках, многие босые. Плачут, что-то рассказывают, перебивая друг друга. Протягивают нам яблоки, вареную картошку. Мы делимся хлебом, консервами. Отдаем запасное белье, куски портяночного материала, мыло.