Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом

Он сел в джип и уехал. Остался замполит и несколько сопровождающих, а мы принялись торопливо перегружать оставшиеся снаряды и переливать горючее из поврежденных танков. В последний момент прикатили два грузовика, привезли снаряды, патроны, сухой паек, махорку, спирт. Что ни говори, а снабжали нас на уровне штурмовых частей. Времени было мало, и снаряды складывали как попало. По дороге разберемся. Когда собирались двигаться, комбат-3 Каретников с обидой высказал Колобову, что тот не упомянул его фамилию в числе отличившихся. Колобов удивился:

— Ты такой же комбат, как я. Чего ради я тебя расхваливать буду?

— Такой, да не такой. Тебя в начштаба метят. И комбриг к тебе прислушивается.

— Брось! — оборвал его Колобов. — Будь я начштаба, ты бы мне за Штеповку ответил. Две трети батальона в ловушку загнал. Не терпелось выслужиться.

Каретников что-то ответил, но я уже не слышал. Федотыч гонял двигатель, готовясь к маршу. Я вскочил в танк. Мы мчались давить «прыщ», довольные двумя последними удачными боями, хорошим разговором с командиром бригады и обещанием наград. Леня толкал меня в бок и подмигивал:

— Готовь дырку для звездочки на погонах!

Чему-то смеялся Костя Студент. Хорошо, когда люди чувствуют вкус победы. Десантники на броне наверняка приняли граммов по сто пятьдесят. Им — можно, а нам только после боя. Мы мчались выполнять приказ комбрига. Впереди Днепр. Наступают десятки дивизий и корпусов. Разве нас остановит какой-то «прыщ»?

Чувство победы придает решительности и пьянит не хуже вина. Последнее — очень опасно. Высоко в небе шли тройками штук пятнадцать бомбардировщиков «Ту-2» в окружении истребителей. Каждый на четыре тонны бомб. Наверняка идут к Днепру. Держитесь, фрицы! Мы тоже не подкачаем!

Теплый сентябрьский день. Чудное украинское бабье лето. Хорошо, что люди не знают своей судьбы. Этот день на пути к Днепру будет для нас очень тяжким.

Разведка была уже далеко впереди. По дороге двигался на скорости первый батальон Колобова, следом — мы. Самый немногочисленный батальон Каретникова шел по параллельной дороге, километрах в двух справа. В воздухе висела пыль, приходилось постоянно протирать оптику. Я услышал треск, а через несколько секунд звуки двух отдаленных выстрелов. Вперед взлетела красная ракета.

Вместе с пылью поднимался столб дыма. Машины спешно выстраивались в цепь и, не снижая скорости, неслись вперед.

Снова треск и отдаленные выстрелы. В течение нескольких минут на дороге и обочинах застыли четыре танка. Два горели, один из них взорвался. Неподалеку от меня споткнулся танк командира второго взвода Гриши Весняка. Поднялся верхний люк, но буквально через пару секунд мощный взрыв превратил набитую боеприпасами машину в груду железа. Поодаль валялась перевернутая башня. В огне продолжали трещать патроны. Горящая солярка текла по дороге. Говорят, что дизельное топливо плохо горит. Холодное — да. Но в наших перегретых от быстрого хода танках солярка пылала, как бензин. По рации торопливо подавал команды майор Колобов:

— Рассредоточиться! Всем срочно уходить в любые укрытия.

От дымившейся на поле «тридцатьчетверки» бежали двое танкистов. Один наступил на мину. Тело подбросило взрывом и ударило о землю. Второй застыл на месте. По нему не стреляли, но у танкиста, видимо, не выдержали нервы. Большими прыжками он одолел оставшиеся два десятка метров и свалился в кювет рядом с моим танком.

На дороге и вокруг нее творилось что-то невообразимое. Я уже не мог сосчитать горевшие и просто застывшие машины. Догадался, что бьют издалека хорошо замаскированные 88-миллиметровки. Возможно, закопанные в землю «фердинанды» или «тигры». Одна из «тридцатьчетверок», словно ошалев, неслась вперед, стреляя на ходу. Бронебойный снаряд ударил в бак с соляркой. Исковерканный бак взлетел в воздух, загорелся, но на танк попала лишь небольшая часть горящей жидкости. Приходя в себя, командир машины круто повернул его под защиту мелового откоса. Там было надежное укрытие, но прорвался к откосу только один танк.

Оба батальона попали под огонь практически на открытом месте. Разведка двигалась впереди. Значит, стреляли минимум с расстояния полутора километров, а может, двух. Танки уходили под прикрытие островков акаций на обочине, прятались в кювет, часть сбилась подковой у подножия небольшого холма. На дороге и на обочинах застыли или горели шесть «тридцатьчетверок». Возле Колобова стояли Антон Таранец и Успенский. Я подошел к ним. Очередной снаряд, прилетевший издалека, ударил в неподвижный танк и зажег его. Антон выругался:

— Прошляпила разведка засаду!

Притащили под руки обгоревшего до колен танкиста из роты Успенского. Видимо, он застрял в люке, и, пока выбирался, пламя сожгло ему ноги. Сапоги, брюки вплавились в кожу. Широко раскрытыми глазами он смотрел прямо на меня. Фельдшер ввел ему морфий. Младший лейтенант из десанта сидел вместе с кучкой своих ребят. Им повезло больше, осколками брони легко ранило двоих.

— Вляпались, — невесело усмехнулся он, свертывая самокрутку.

— Вляпались, — машинально подтвердил я.