Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом

Два осколка вытащили быстро. Вначале помогал терпеть новокаин. Пытка началась позже. Хирург, лица которой я не видел за марлевой повязкой, протыкала меня металлической спицей. Я чувствовал каждой клеткой, как разрывают тело. Зачем? Наверное, я выкрикнул это вслух. Мне не ответили, а боль сжала сердце, не давая дышать. Я вытолкнул эту боль вместе с криком.

— Терпи, паренек. Мы ищем осколки. Ну, не кричи. Ты ведь герой.

Женщина говорила что-то еще, а я скрипел зубами и боялся, что они начнут сейчас крошиться. Металл продолжал рвать живое тело где-то глубоко внутри. Я рванулся с такой силой, что треснул ремень, удерживающий правую руку. Санитар, сопя, навалился на нее всем телом, и это тоже было больно. Но облегчало другую, более страшную, боль. Я скулил, стараясь сдержать крик. Мне стало стыдно за свое малодушие. А как я хвалился перед красивой медсестрой перед операцией, которая отдирала прилипшие к телу бинты? Тогда тоже было больно. Но не так.

Женщина-врач командовала коротко и властно. Спица исчезла, кожу натирали спиртом, от которого стало еще холодней. Почему тогда, как в бане, стекает пот? Снова сделали укол. Я попросил вытереть пот. Прозвучало невнятно, но меня поняли. Промокнули марлей лоб, глаза, щеки. И сразу раздался хруст. Сначала меня протыкали, теперь резали. Долго… почему так долго? Кажется, я снова вскрикнул, потому что каждый нерв моего обнаженного тела кромсали железом. Потом железо появилось перед моими глазами.

— Осколок. Оставить на память за храбрость? — Голос врача, наверное, тоже молодой и красивой женщины, звучал насмешливо.

— Оставьте…

Мне дали отдышаться. Я попросил спирту. Когда выпил и немного успокоился, снова появилась блестящая спица. Спицами пытали в средние века, втыкая во все части тела. Меня тоже пытают. За что?

— Ищем осколок. Последний.

— Обманываете…

Это был не последний и даже не предпоследний осколок. Но организм, видимо, умеет сам притуплять боль. Возможно, сознание отключилось, хотя я все видел и снова слышал хруст разрезаемой, как капуста, кожи.

— Капуста…

— Все в порядке, парень. Сейчас…

— Вы отрезаете мне руку. Нельзя!

— Успокойся, все у тебя на месте. — Правда?

Мне не ответили, но вскоре все кончилось. Меня бинтовали, а потом я заснул или потерял сознание.

Всего я поймал в левое плечо и руку восемь осколков. Пять вытащили в той палатке-операционной, еще два — в эвакогоспитале в городе Новониколаевский на северной окраине моей родной Сталинградской области. Меня везли туда двое суток. Я думал, что довезут до Сталинграда, ведь там мой дом, но сгрузили на станции Алексиково. Не знаю, почему многие райцентры в Сталинградской области, через которые проходит железная дорога, имеют двойные названия. Город Михайловка — станция Себряково, Новониколаевский — Алексиково и так далее. Было обидно, что не доехали каких-то трехсот километров до дома. В Новониколаевском госпитале я пролежал полтора месяца. Несмотря на семь штук извлеченных осколков (восьмой так и остался в плече), три операции и многочисленные чистки глубоких разрезов, ранение считалось легким. Так мне напишут в справке, выписанной эвакогоспиталем. Осколки не перебили кости и не попали в легкие — поэтому и включили в список легкораненых.

Первую неделю мне приходилось тяжко. Поднялась температура, я без конца пил воду, холодный чай, молоко. Все, что приносили. Есть не хотелось совсем. Когда впервые я выхлебал тарелку супа с лапшой и съел булочку, пожилая санитарка сказала:

— Теперь точно жить будешь!

Я удивился, потому что умирать не собирался. Но, судя по реакции врачей, какое-то время я находился в тяжелом состоянии. Инфекция. Тогда ведь антибиотиков не было. Много раненых умирало от разных заражений, перитонита.

Госпиталь размещался в двухэтажной школе. Мне отчасти повезло, я попал не в актовый зал, где сбились не меньше сотни коек (даже на сцене стояли), а в классную комнату. Здесь вплотную друг к другу размещалось двадцать человек.

Описывать подробно свое пребывание в госпитале не буду. Январь, снег, мороз. Окна заклеены, двери закрыты. Перевязки, обработка ран, процедуры. Кормили, в общем, неплохо. Часто давали молочный суп, на ужин пшенную молочную кашу. Все с удовольствием съедали макароны по-флотски, но их делали редко. Основная еда — суп да каша. Правда, их хватало. Потому что многие тяжелораненые отказывались первое время от пищи, и желающим давали дополнительные порции.