Танкистка

Вернувшись в свой бронеавтомобиль, сержант стал по рации связываться с основной колонной. Для боевого охранения в голове и конце колонны использовали только радиофицированные бронемашины, а потому сообщение о догнавшем их грузовике мгновенно ушло в штабную машину. На том же пункте сбора трофейной техники нашелся и немецкий радиоавтомобиль. Наши пленные сказали, что его притащили сюда из-за поломки заднего моста, и к моменту нашего появления там грузовик уже был отремонтирован и ждал, когда его заберут назад в свою часть. Именно его и решено было использовать в качестве КШМ, но передвигалась Нечаева все равно на своем КВ, благо его радиостанция была исправна.

Вызов от арьергардного охранения с новостью, что нас догнал грузовик с армейской разведкой, стал для меня полной неожиданностью. Честно, ну никак я такого фортеля не ожидал. А поскольку время уже подходило к обеду, то решил скомандовать привал, тем более впереди показалось очень удобное для этого место с небольшим и чистым ручейком.

Колонна стала останавливаться, а я подождал, когда к нам подъедет этот грузовик. Минут через десять к нам в сопровождении пулеметного БА-20 подкатил немецкий тентованный грузовик, из которого появились семеро фигур в нашем разведывательном камуфляже и с ППД и СВТ в руках. Мои бойцы настороженно взяли их на мушку, но ко мне двинулся только один из них, перед этим отдав свой ППД одному из своих бойцов.

Подойдя ко мне, он отдал честь и представился:

– Капитан Севастьянов, разведуправление Западного фронта. Вы сержант Нечаева?

– Да, я.

– Покажите, пожалуйста, ваши документы.

Хорошо, что по приказу полковника Ахманова мне успели сделать документы, вот их я и предъявил этому капитану. Честно говоря, когда он представился, у меня нехорошо засосало под ложечкой: просто я не ждал ничего хорошего от таких встреч.

– У меня для вас пакет от командующего войсками Западного фронта маршала Тимошенко.

С этими словами капитан достал из-за пазухи серый конверт из плотной бумаги.

Вокруг нас стояли и внимательно слушали почти все наши командиры и политработники. Не желая тянуть резину, я вскрыл пакет и внимательно прочитал его содержимое.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, такого я никак не мог ожидать, прямо сюрприз. В пакете оказались два листа бумаги и удостоверение личности. Раскрыв удостоверение, я прочел: «Старший лейтенант Надежда Николаевна Нечаева». Удостоверение не имело фотографии, и, как я узнал, у многих бойцов на удостоверении ее тоже не было. Опустив вниз руку, в которой были зажаты два листка бумаги, я задумался. С одной стороны, это мне в масть, а с другой – на шею сели и ножки свесили, и попробуй теперь взбрыкнуть. Да, не было печали – купила баба порося.

– Товарищ командир, что там? – поинтересовался старший батальонный комиссар Гусаров.

– Вот, сами прочтите.

С этими словами я протянул оба листка Гусарову. Тот быстро их прочитал и, пожалуй, с таким же ошарашенным видом посмотрел на меня.

– Однако…

– Вот и я о том же самом.

Жаль, что я не видел собственного лица, когда прочел послания Тимошенко, было бы интересно сравнить мое выражение лица с выражением Гусарова – кто из нас был более ошарашен прочитанным.

– Надя, да что там такое? – уже старший лейтенант Горобец не выдержал этого цирка.

– На, читай.

Он прочел и тоже стоял рядом, как пустым мешком по голове огретый.

– Вот такие, братцы, у нас с вами пироги с котятами получаются.

– Надя, и что теперь дальше делать будем?

– Что делать, что делать. Снимать штаны и бегать! Приказ выполнять. Хорошо хоть сроками нас не ограничивают и оставили за нами свободу выбора.

А понять нас было можно, только прочитав полученные мной бумаги. В первой мне присваивалось звание старшего лейтенанта, Нечаева официально назначалась командиром сводной механизированной группы, и отряду поручалось ни много ни мало нарушить снабжение группы армий «Центр». Это для неполного механизированного батальона…

Они там что, меня за Хоттабыча, что ли, принимают? Так я отнюдь не джинн, и как только немцы бросят на мою поимку серьезные силы, так сразу и придет пипец котенку, чтоб не гадил. Вот теперь и придется думать – хорошо думать, – что делать дальше. Я хотел еще немного похулиганить в немецком тылу, хорошо прибарахлиться и прорваться к нашим, пока мне задницу не подпалили, а теперь, как говорится, национальная индейская изба – фигвам. Теперь к своим не свалишь: не поймут-с, все мои грехи припомнят. Так мне индульгенцию выдали, как Ришелье миледи, но это если только я приказы буду неукоснительно выполнять. А вот если положу на них большой и толстый, то сразу меня за цугундер и прихватят.