– Думаю, вот здесь, по равнине между холмами, – показал Соколов на карте. – У них есть возможность скрытно накопить силы за высотой 98.15, а потом развернуться в боевой порядок и нанести удар по нашим пехотным частям. Обойти нас за рекой они не смогут – там заболоченные участки. Слева лесной массив – туда они не сунутся, у них танки без гусениц останутся. Да и побоятся, что мы заминируем подходы.
– Правильно мыслишь, хорошо тебя учили тактике. Они попрут двумя сотнями танков на окопы. А у нас артиллерии кот наплакал, противотанковых ружей, и тех осталось мало. Одна батарея гаубиц сможет ударить с закрытых позиций да две батареи 76-мм пушек на прямой наводке.
– Встречный танковый бой? – предположил Соколов.
– Хорошая мысль. Мы их отобьем и пожжем свои оставшиеся танки, а нам приказано на этом рубеже закрепиться и ждать приказа о совместном ударе армии. Ладно, голову не ломай, у нас есть головы в корпусе и посильнее наших с тобой. Генерал Тарханов готовит упреждающий удар под корень их атакующей группировки. А тебе я рассказываю все вот для чего. Наш батальон остается при штабе корпуса единственным танковым подразделением на позициях корпуса. И очень может получиться, что какая-то группа немцев прорвется к нашим позициям. Не захлебнется их атака, понимаешь! И тогда вся сила их удара будет направлена на нас.
– Так каков будет приказ, товарищ капитан?
– А приказ таков, Соколов. Пока я размещаю танки после авиационного налета за спинами наших передних линий в танковых окопах на прямой наводке. Ты со своим взводом скрытно проходишь вот по этой балке за холм возле излучины реки. И поджигаешь мосток. Есть там такая зараза, о которой мы узнали слишком поздно. Видать, его плохо уничтожили при отступлении, а немцы его в два счета восстановили, накатав в два слоя бревен. Сделали они это тайком, не привлекая нашего внимания. Разведка только сегодня утром доложила, что там саперы сутки уже возятся.
– Значит, они по этому мосту под прикрытием авиационного налета смогут перебросить нам во фланг танки и мотопехоту. И атакуют в самом уязвимом месте.
– Правильно понимаешь, взводный. Ты у меня не самый опытный, но самый смышленый. И экипажи у тебя хорошо подготовленные. Почти все сверхсрочники, есть и те, кто финскую прошел. А боевой опыт ничем не заменишь: кто не боится выстрелов, тот уже может многое на холодную голову. Я бы тебе дал огнеметный танк, да сгорел он два дня назад в бою. Так что остается тебе расстрелять этот мосток к чертовой матери. Как только «лапотники» их улетят, срываешься с места – и вперед по балочке вдоль речушки. Если столкнешься с немцами, с их передовым отрядом, всеми силами в бой не ввязывайся. Оставь один танк для прикрытия, свяжи их боем, а сам туда, на выполнение основной задачи. И связь, держи связь.
– Есть держать связь, – с готовностью ответил Алексей, чувствуя, как внутри у него снова появляется знакомое ощущение предчувствия боя.
Раньше это казалось холодком страха, который где-то глубоко внутри шевелится и беспокоит. Но потом Соколов понял, что это не страх за себя, свою жизнь. Это было страхом не справиться, страхом подвести. Но он научился справляться и с этим. В первый же свой бой. Древняя как мир истина пришла в голову сама, и только потом Алексей вспомнил, что где-то уже об этом в юности читал. Она заключалась в простом тезисе: «Если ты не попробуешь однажды, то никогда так и не узнаешь, сможешь или нет». А еще в танковой школе ему, Алексею, сказал однажды старшина учебной роты. Сказал после того, как курсант Соколов не преодолел в первую свою попытку препятствие за рычагами танка. Алексей попросту тогда испугался, что перевернет машину, повредит ее. «Самое большое мужество, сынок, – сказал седоусый старшина с наградами за Халхин-Гол и финскую войну, – это не мужество встретить свою личную смерть стойко. Самое большое мужество принять на себя ответственность. Для тебя, как для будущего командира, это во сто крат важнее. Тебе и самому вести людей на смерть, и на смерть их отправлять. И по-другому никак. Война!»
Они еще час обсуждали будущую операцию взвода Соколова. Потом комбат отпустил молодого командира поспать пару часов перед боем. Проснулся Алексей в землянке от толчков в плечо дневального и нарастающего гула. Он открыл глаза и мгновенно проснулся. Этому он на войне тоже научился очень быстро. Гул был знакомый – с таким звуком шли на цель вражеские бомбардировщики. Звук моторов «Юнкерсов» Соколов знал уже очень хорошо и не мог перепутать с другими самолетами. Не глядя на часы, он сразу определил время – примерно пять часов утра, судя по пробивающемуся светло-серому свету через щель брезента, натянутого у входа в землянку вместо двери.