Танкисты

– Нет. Не о том ты думаешь. Ты думаешь, как сохранить людей, как в живых остаться. И в этих своих мыслях ты готов уже и о приказе забыть, и о том, что за ним стоит, за этим приказом. Ты думаешь о жизнях трех десятков людей, что идут за тобой, а цена вопроса, которая стоит за этим заданием, может стоить тысячи жизней, десятки и сотни тысяч.

– Как это? Мы же должны только генерала Казакова переправить за линию фронта…

– А я не знаю, и ты не знаешь. И не положено нам знать. Нам положено выполнить приказ, а он гласит: «В течение трех суток выйти в точку, откуда в последний раз рация штаба корпуса выходила в эфир». Все. В течение трех суток. И не положено тебе знать, почему именно трех, а не двух с половиной или пяти. Ты думаешь, какой-нибудь командир дивизии не думает о своих бойцах, когда получает приказ контратаковать в лоб, без подготовки вражеский танковый корпус? Он знает, что дивизия погибнет в течение нескольких часов, но он выполняет приказ. Возможно, что ему отдали глупый приказ какие-то паникеры в штабе армии. А может быть, эта атака и гибель остатков его дивизии, в которой и бойцов-то осталось не больше полутора тысяч, спасет жизни сотни тысяч, спасет армию от прорыва именно в этом месте и в это время вражеского танкового клина. Не выполни командир дивизии приказ – и все. Смерть армии, немцы выходят напрямую на Москву – и перед ними никого. Некому больше остановить. Вот так бывает на войне, когда смерть горстки людей, просто выполнивших приказ, спасет положение на фронте.

– Но… – Сколов ошарашенно смотрел на майора, выглядевшего сейчас очень усталым, и хлопал глазами. – Да, вы, конечно, правы…

– Не «конечно» прав, я просто прав. Без всяких оговорок.

Алексей опустил голову. Сказанное майором было понятно, слишком понятно и пронзительно, как блеск отточенного клинка. Ты любуешься им и боишься его, потому что одно движение, и… Так и высказанное Сорокиным было простым и ясным, но до дикости страшным. И ведь понятно, что майор прав. Но правда была страшной для понимания парня, которому едва исполнился 21 год. Майор стоял и смотрел на молодого младшего лейтенанта, и ему было жаль этого паренька. Честного, горячего, беззаветно любящего свою родину, но не зачерствевшего еще сердцем, не научившегося посылать своих подчиненных на смерть.

– Выступаем через час, – сказал майор. – Соберитесь, возьмите себя в руки, товарищ младший лейтенант. Подумайте, как лучше всего осуществить прорыв. Здесь я вам помочь советом не могу. Только ваш опыт и талант танкиста помогут.

Соколов машинально отдал честь и отошел от Сорокина. Он шел по маленькому лагерю их группы, а в его голове молотом стучала мысль, что так быть не должно. Так быть не может. Это нечестно, нечестно по отношению к тысячам, десяткам тысяч и сотням тысяч солдат. Они люди, не масса! Сколько их легло за эти недели. Легло именно как масса без лиц, без фамилий. Сколько неизвестных могил уже осталось на всем пространстве от линии фронта до западной границы. А сколько их будет еще. Нет! Нет! Не может быть выполнение приказа таким бесчеловечным. А война вообще человечна?

Обойдя лагерь, Алексей снова вернулся к своему танку и остановился, прижавшись горящим лбом к холодной броне. Рядом появился Бабенко.

– Что с вами, товарищ младший лейтенант? Случилось что?

Соколов оторвал голову от брони и посмотрел на механика с такой болью, что тот испугался и схватил командира за рукав.

– Война случилась, Семен Михалыч, – тихо ответил Алексей. – Война! Только ведь и на войне мы должны оставаться людьми.

– Конечно, Алексей Иванович, – закивал головой Бабенко. – Война она ведь только все усугубляет в нас, наружу вытаскивает то, что природой-матушкой заложено, родителями нашими. Подонка она еще бо`льшим подонком делает, мерзавец еще бо`льшим мерзавцем становится. А настоящий человек, он и на войне таким останется. Вот ведь в чем штука.

Бабенко протянул фляжку. Прохладная вода, которой лейтенант умылся, охладила не только горящую кожу на лице, но и принесла успокоение. Все правильно. Человек, он и на войне человек. И не надо все на нее списывать.

Три мотоцикла уехали назад, вдоль леса, убедиться, что на подходе нет немцев. Для чего-то ведь мост починили. Его могли начать использовать в любой момент, на нем могли установить серьезную охрану, и надо было спешить.

Оба танка с закрепленными на лобовой броне молодыми деревцами медленно вывели и остановили на опушке леса. За ними стал бронетранспортер с горючим. Второй «ханомаг» с автоматчиками метрах в двухстах правее танков выехал из леса на грунтовую дорогу и двинулся к мосту. Майор Сорокин находился в бронетранспортере, решив, что он должен участвовать в бою, как и все.

Двое автоматчиков, переправившись через реку ниже по течению, пробирались по краю берега среди кустарника. Они должны были убедиться, что с другого берега не подходят фашисты и группа не столкнется с превосходящими силами противника. Сорокин торопил события, и его «ханомаг» выехал на дорогу слишком рано. Разведчики даже не дошли до моста и не могли подать знака.