Танталэна

Все погибло! Я судорожно боролся с отчаянием. Нужно заставить себя успокоиться и обдумать свое положение. Шея, укушенная крысой, сильно болела. Теплые слезы текли по моим щекам. Я сел на выступ одного из ящиков и попробовал собраться с мыслями. Еще не все потеряно. Коридор велик. Я плохо осмотрел его. В нем может оказаться какая-нибудь щель. Может быть люк, ведущий на палубу. Да кроме того ящики мне тоже не преграда. Если мне удалось пролезть через один ящик, я пролезу и через другой. Придется, к сожалению, отложить свои дальнейшие поиски выхода на завтра. Сейчас уже, должно быть, шестой час? Часа через полтора вернется Шмербиус. Надо убрать в комнате и заложить чем-нибудь разбитые ящики. А то он откроет мои проделки, отнимет гвоздь и станет следить за мной.

Я встал и понуро побрел назад, к ящику, ведущему в мою тюрьму. Не успел я отойти несколько шагов, как услышал за собой какой-то звук, похожий на тихий вздох. Я остановился. Все тихо. Должно быть, это мне показалось. Я пошел дальше. За поворотом коридора я увидел слабый свет. Это свет моего примуса проникал сюда через пробитый ящик.

Но вот звук повторился. На этот раз я услыхал его совершенно ясно. Это был не вздох, а скорее стон. Я остановился. Звук раздался еще раз.

— Кто здесь? — спросил я.

Позади меня, — казалось, довольно далеко, — раздавался тихий заглушенный плач, сопровождаемый стонами.

Я повернулся и побежал назад. У меня не было времени зажигать спички, и я несколько раз падал в темноте. Наконец, я остановился у стены, которой оканчивался коридор. Из-за нее раздавался отчетливый плач.

Я чиркнул спичкой и осветил стену. Она была небрежно сколочена из неслишком плотно прилегающих друг к другу сосновых досок. Между ними кой-где зияли черные щели.

Я воткнул в одну из них пальцы и потянул доску к себе. Доска отскочила. Я исступленно продолжал свою работу. Через пять минут отверстие в стене было настолько широко, что я мог влезть в него. Еще полминуты, и я очутился по другую сторону стены.

Плач прекратился. Я чиркнул спичкой и сразу же увидел стоящую на полу свечу. Я зажег свечу и огляделся.

Я находился в маленьком четырехугольном чулане. Потолок был так низок, что я касался его головой. Пол был покрыт толстым слоем грязных опилок, окон не было. В стене, находящейся против той, через которую я проник, была запертая деревянная дверь. В углу стоял огромный контрабас.

Рядом с контрабасом, уткнувшись лицом в опилки, лежала белокурая девушка в побуревшем от грязи розовом шелковом платье. Плечи ее, покрытые волной желтых, как солома, распущенных волос, вздрагивали. Она, казалось, старалась сдержать рыдания.

— Кто вы? — спросил я.

Она не ответила. Даже не шевельнулась.

— Может быть, я могу вам помочь?

Но она, не оборачиваясь, замахала на меня рукой и что-то сказала на непонятном языке.

«Она, должно быть, говорит по-английски», — подумал я и заговорил с ней по-английски.

— Если вам нужна помощь, я попробую помочь вам.

Она удивленно взглянула на меня. Ее заплаканное лицо было усыпано опилками. Опилки висели на бровях и ресницах, скопились в уголках рта, бежали двумя дорожками по щекам. Она попробовала стереть опилки рукавом, но только еще больше размазала их по лицу.

— Кто вы такой? — спросил она по-английски. Голос ее, грудной и мягкий, был в то же время звонок и звучен.

— Я? Меня зовут Ипполит. Я — русский. Мой отец на этом корабле.

— Вы Ипполит Павелецкий? — спросила она.

— Откуда вы меня знаете?

— Я много слышала о вас. И о вашем отце много слышала. Говорят, мы вместе с вами играли в детстве. Но я вас не помню. Я была тогда совсем маленькой. Мой отец — старый друг вашего отца. Его зовут дон Гонзалес Ромеро. Он владелец этого корабля.

— Ваш отец — толстый… в сером костюме?

— Да. Где вы его видели? Пойдите и скажите ему, что я жива. Пусть он убьет сеньора Шмербиуса и освободит меня.

— Как? Вы тоже в плену у Шмербиуса?

— Да. Вот уже несколько месяцев он держит меня здесь взаперти. Каждое утро он проводит здесь два часа, и заставляет меня петь. Он говорит, что повезет меня куда-то на какой-то остров и сделает актрисой в театре. Но мне не надо ни его острова, ни его театра. Я хочу к папе. Попа повезет меня домой в Боливию, в наш тихий ранчо. Освободите меня. Ваш отец был другом моего отца. Если бы он знал, где я, он велел бы вам освободить меня.

Она заплакала. Крупные слезы потекли по ее бледным матовым щекам и закапали на солому. Мне было безумно жаль ее. Я сел рядом с ней и взял ее за руку.

— Увы, — сказал я, — я такой же пленник, как и вы. Я посажен в такой же чулан, и сторожит меня тот же Шмербиус.

И я рассказал ей свою историю. Она молча выслушала ее и подняла на меня свои большие серьезные глаза.

— Теперь у меня есть союзник, — сказала она. — Правда, он такой же пленник, как и я, но вместе нам легче будет добиться свободы.

Тут она рассказала мне свою повесть. Я узнал много нового из этой повести и слушал с величайшим вниманием. Я привожу ее, чтобы читатель мог ясно видеть, какие странные события заставили нас встретиться здесь, в этом чулане неизвестно куда плывущего корабля.