— Нет. Час ночи. Вставайте. Надо идти.
Он был как-то особенно торжествен. Я неохотно поднялся. Сон томил меня, и глаза сами закрывались. Он протянул мне стакан чаю.
— Выпейте. Это вас подкрепит.
Через минуту он вскарабкался на крысиную планку и открыл люк. Крупные звезды засияли у меня над головой. На щеках я почувствовал легкое дуновение теплого морского ветра.
— Прошу вас, лезьте, — сказал он, взметнув рукой вверх.
Ему не пришлось дважды повторять свое приглашение.
Как вихрь я взлетел на планку и пролез через люк.
Надо мной — черное звездное небо, подо мной — шаткая досчатая палуба, по сторонам — свернутые канаты и между ними — мерноплещущее море.
Свежий воздух опьянил меня. Неужели я на свободе? Бежать! Бежать, пока эта обезьяна с головой католического монаха не вылезла из трюма. Там — отец и свобода. И я ринулся вперед.
— Стой, стой, голубчик, не убежишь, — сказал по-английски чей-то грубый голос, и могучая рука схватила меня за шиворот. Я оглянулся. Передо мной в темноте возвышались контуры огромного человека. Темнота не позволила мне рассмотреть его лицо. Он крепко держал меня за шиворот. За великаном жался среднего роста человек в странной желтой кофте и светлых полосатых брюках. Под мышкой он держал три ружья с обрезанными дулами. Их металлические части тускло сверкали при свете звезд.
— Поймал-таки! — стараясь умерить свой зычный голос, сказал великан, обращаясь к вылезшему из люка Шмербиусу.
— Ах вы, шалун! — сказал Шмербиус и ласково потрепал меня за ухо. — Ну, сведите его на пост и дайте ему ружье, да смотрите, чтобы не сбежал. Я ухожу. До скорого…
Он низко поклонился, взметнул фалдами и исчез в темноте.
Пост находился тут же, между канатами. Мне дали ружье и велели лечь на пол. Оба мои сторожа легли тут же вплотную рядом со мной и не спускали с меня глаз. Темнота мешала мне видеть что-либо, кроме куска звездного неба.
Дул несильный теплый ветер. Корабль мерно покачивался, но я так привык к качке, что не замечал ее. Мои соседи раз в полчаса, а то и реже, перекидывались испанской или английской фразой. Я скоро понял, что это те самые моряки, разговор которых со Шмербиусом подслушала Мария-Изабелла — боцман Баумер и матрос Хуан.
Я полной грудью вдыхал живительный морской воздух. Только теперь я понял, как душно и затхло было у меня в трюме.
Так как делать было решительно нечего, я стал рассматривать звезды. Меня поразил совершенно незнакомый и непривычный их рисунок. Ни одного известного мне созвездия я не мог найти. И вдруг я вскрикнул. Довольно высоко над горизонтом сияло яркое созвездие, имеющее форму креста! Значит, мы находимся в южном полушарии.
Из редких фраз, которыми обменивались между собой оба моряка, я ничего существенного не узнал. Им страшно хотелось курить, но они боялись, что огоньки трубок выдадут их. В этом и заключалась единственная тема их перешептываний.
Так шли часы за часами. Теплая южная ночь торжественно текла над океаном, ровный ветер с легкостью нес наш маленький кораблик по безбрежному водному пространству. И на этом крохотном кораблике, заключенном в величественную оправу из ночи и воды, несколько человек, оторванных от всего мира, интриговали, устраивали заговоры, насильничали. И я думал о том, как величава и мудра природа, и как ничтожен и низмен человек.
Наконец, начало светать. Заря занялась перед нами, с левого борта. Я сообразил, что мы идем на юго-юго-восток. Сквозь сумерки я увидел перед собой длинную досчатую палубу и в конце ее одинокую человеческую фигуру. Это вахтенный.
Внезапно зазвонил колокол. Растерянный и тревожный звон!
— Стреляй! — прошептал мне Баумер.
— Стреляй! — повторил Хуан.
Я растерянно оглянулся. В кого стрелять? Куда? Зачем?
Но Баумер не дал мне долго раздумывать. Он взмахнул рукой и занес над моей спиной нож. Я нажал курок и выстрелил в воздух. Сейчас же грянуло еще две выстрела. Человек, стоявший в конце палубы, взмахнул руками. Одну секунду он был похож на собирающуюся лететь птицу. Затем закачался и тяжело упал.
И сейчас же „Santa Maria“ наполнилась гулом и криками.
Полуодетые люди, вооруженные чем попало, выбежали на палубу. Несколько секунд они не видели нас и растерянно переглядывались. Кой-кто бросился к упавшему вахтенному. Тогда Баумер и Хуан поднялись во весь рост и, держа ружья наготове, вызывающе смотрели на команду судна. Те всей толпой стали приближаться к нам. Впереди их шел высокий, толстый седоватый человек и рядом с ним мой отец.
Я взмахнул ружьем и ударил немца прикладом по голове. Он как куль грохнулся на пол.
— Папа! папа! — закричал я и ринулся вперед.
Хуан бросился за мною. Вот он сейчас догонит меня. Я отпрыгнул в сторону и остановился.
Он пролетел мимо, поскользнулся и упал навзничь.
— Ипполит! — крикнул отец.