Танцуй или смирись

Маша улыбнулась шире, если это возможно и вдруг перевела тему.

– Конечно, нет. Антонина у вас чудесный лофт. Такие окна. Я всегда хотела жить в такой квартире.

– О, – улыбнулась Тоня, мельком взглянув на меня. – Спасибо. Я просто влюбилась в эту квартиру.

Наверное только я заметил как на миг сморщился лобик Тони. Она чувствовала что, что-то происходит, напряжение витавшее в воздухе, но не понимала.

Про Машу я не рассказывал. Вообще вслух это имя не произносил, как только Маша решила нашу судьбу, как только вышла из машины и поднялась по ступеням академии, как только последний раз на меня взглянула и скрылась за тяжелой дверью.

– Мне Стас помогал ее купить, – вот так? Вранье? Зачем? Соперницу учуяла? – Надеюсь, именно здесь мы вырастим наших детей. Правда, милый?

Я киваю неосознанно, не отлепляя взгляда от лица Маши, в миг поменявшегося. Нет, она улыбается. Но насколько же разными могут быть ее улыбки. Теперь из ее глаз даже пропала искорка надежды, они просто потухают, становятся не ярко синими, как море, а почти черными, как ночное небо.

– Я очень рада за вас, – голос непривычно хриплый, а рука вдруг затряслась, но в миг сжалась в кулак.

Больно? И мне больно, девочка. Больно, что не могу прижать тебя к себе, успокоить, сказать что это ничего не значит, что люблю только тебя.

Потому что если второе и правда, первое нет. Я женюсь на Антонине, потому что благодарен ей, ее отцу, потому что с ней удобно, потому что так будет лучше, потому что… так сложилась жизнь.

Так сложилось, что тебя трахает Олег, а я трахаю Тоню. И не важно, что закрывая глаза, я вижу тебя.

– Антонина, – улыбается Афанасьев. – Вы говорили про Диксона. Не представите меня ему?

– Да, конечно, – всплеск рук и она оглядывается и тянет Олега за собой.

Он, конечно, не мог не ткнуть носом Машу еще раз.

Пидорас.

И вот мы одни.

И пусть вокруг нас люди, шум, веселье. На самом деле никого нет, на самом деле мы одни во вселенной. Нашей личной вселенной отчаянья и боли.

И в мозгу все еще отдаются ее стоны, а на руках все еще запах женственности, а в паху пожар и только она одна может его потушить.

– Антонина, – убегает вдруг Маша из-под моего взгляда, и что-то спрашивает. Та мило улыбается и указывает в сторону. Скорее всего туалета.

Маша не глядя на меня здоровается с каким – то мужиком и отказывается от бокала шампанского, которое разносят официанты. Быстрым чеканным шагом выходит из помещения. Сбегает.

Я закрываю глаза. Глубокий вдох-выдох.

Раз. Не ходи за ней.

Два. Антонину вряд ли волнуют твои измены.

Три. Все кончено.

Четыре. Не надо смотреть в ее сторону.

Пять. Шесть. Семь. Счет в голове сбился, а на глаза легла пелена желания и похоти. С ума сводит шлейф нежного аромата, что манил меня пойти и просто поговорить.

Спросить, как она здесь оказалась. Ничего ведь такого?

Поэтому иду вперед, втягивая аромат самого нужного человека на свете, сжимаю дрожащие руки в кулаки и тянусь к двери, что только что захлопнулась.

Ты идешь просто поговорить. Просто. Поговорить.

Глава 4. Маша

Это было невыносимо.

Грудь тисками. Сердце в пляс. И шею словно стянули цепью – и не выдохнуть, и не вдохнуть.

Сколько водой на себя не брызгай, сколько глубоко не дыши, сколько не пытайся прийти в норму, все равно внутри все горит, наливается свинцом, давит на влюбленное сердечко.

Руки дрожат, пока я пытаюсь набрать воды в ладони и напиться. Глоток обжигающе ледяной жидкости хоть немного приносит облегчение, стекает по стенкам горла, замораживает часть эмоций.

Главное не зареветь, главное слез не показать. Главное уйти побыстрее, чтобы не видеть его и ее.

Голос я узнала. Это она отвечала на звонки, когда я все-таки набиралась решимости позвонить Стасу и попросить помощи. Любой помощи.

Он не перезвонил. Три звонка и ни одного отклика. Больше я не стала навязываться.

Только одно это должно заставлять меня его ненавидеть. А я не могу. Вижу и вместо того чтобы выцарапать глаза, хочу впитать их туманную глубину серого цвета и просто гладить надбровные дуги большими пальцами, рассматривая такие родные черты лица.

Делаю протяжный выдох, выпрямляю спину и отворачиваюсь от отчаянья, что вижу зеркале.

Я актриса и могу сыграть любую роль, сколько бы боли она мне не принесла.

Последний раз рассматриваю дорогущую уборную с широкой ванной и таким унитазом, что с него и поесть не стыдно, а вода в раковине с подсветкой. Как подумаю, сколько денег угрохано только на одну эту подсветку, становится дурно.

Да, это правильно, лучше подумать о деньгах и о том, где их брать если выйти из состава труппы Олега.

Возвращаться в клуб и танцевать гоу-гоу? Работать ночами? Господи, знала бы я, чем буду занимать вместо классического балета, никогда бы не поступила в хореографический.

Но как правильно говорил мой умерший отец. Каждый человек должен делать то, что он умеет лучше всего. Каждый делает, то что должен. Если мне бог дал умение правильно двигать телом, я не должна жаловаться.

Я вообще ни на что не имею права жаловаться.

Все живы, все. ну пусть не все здоровы. Но живы тоже хорошо.