Танцуй, пока не убьют

Но мой голос заглохнул в тоске

И меня уронили с трамвая.

Отпусти, боль тупая в виске,

Мне бы ехать от края до края.

Только слышится в каждой строке,

Что меня уронили с трамвая.

* * *

По Мясницкой по улице Кирова,

Нога за ногу еле впопад,

Нараспашку душой иду с миром я,

Мне не Киров ни мясо не брат.

И Садовым кольцом опоясанный

Задержусь возле Красных ворот.

Пусть погода сегодня не ясная,

Но я слышу, как сердце поет.

* * *

Воистину бедствие – грозы,

Над нашею грешной землей.

Июль разнолик и нервозен,

Ни с кем не сведен в симбиозе,

И сам недоволен собой.

Кругом откровенное плохо,

Размаха не видится крыл,

Закат, что оскал скомороха,

И Петр и Павел со вздохом

День светлый на час сократил.

* * *

Мир рушился со скрежетом по швам,

Я вышагал бульвара утлый остров.

Как парус на маяк, легко и просто,

Я двинулся к надменно ждущей вам.

И в сумерках, в объятьях толчеи,

Мех глыб автомобильного тороса,

Я понял вдруг, что мы обречены,

Что жизнь не знает знака переноса,

Как спаса от сумы и от тюрьмы.

* * *

За горы нас носило, за моря,

В пустыни и заоблачные дали,

Мы крепкие настойки декабря

Глинтвейном в наши души заливали.

За то, что я живой, прости меня,

Не следует считать меня умершим.

В борьбе за каждый малый проблеск дня,

Мы жизнь ещё немножечко удержим.

Сквозь мелкие прорехи бытия

Смерть выглядит одной из привилегий.

Доверчиво проста судьба моя:

От альфы, через дельту, до омеги.

* * *

В картинной галерее, что в Лаврушинском,

Писательского дома под стеной,

Встречают нас с досадным равнодушием

И Репин, и Поленов, и Крамской.

Но Врубеля полотна величавые,

И Демон, и сиреневый развал,

Хранят в своих мазках печать отчаянья,

Поддался наважденью – и пропал.

* * *

Тебя отрадно встретить снова,

Я друга сразу узнаю.

Ты будешь мучеником слова,

Я душу чувствую твою.

А на меня надейся смело,

Не сомневаюсь – разглядел.

Я буду мучеником дела,

И мы свершим немало дел.

Но если рассуждать речисто

Нас ждет такой апофеоз.

Мы будем оба люди свиста,

И нас чуть что, так на мороз.

* * *

Что костры инквизиции мерзкие,

Что костёр девы Жанны Д`Арк,

Взвились ярче костры пионерские,

Красно-пламенный детства угар.

Помню как-то, как в утро туманное,

Речь несвязную молвила ты,

Что мы просто смешные и пьяные,

Запоздавшие в осень цветы.

* * *

Зое Бру

Мой ангел, голубка моя,

Тебя, будь то время иное

Писал бы Кранах, сыновья,

И Гойя, конечно же, Гойя.

Тебя бы, упорствую я,

С охотою пуще неволи,

Воспели Жорж Занд и мужья,

И опусы Сартра Жан Поля.

И даже сквозь трель соловья

В час сумерек поздней весною

Мне слышится песня твоя,

И имя волшебное Зоя.

* * *

Где гуртом полчища вороньи

С утра клевали требуху,

Теперь там солнечные кони

На кристаллическом снегу.

И небеса, что цвета стали,

Совсем светлы, как посмотреть.

Мы жизнь без страха принимали,

Чем страшно слово – умереть?

* * *

Все в жизни надоело до черта,

Но сам я делаюсь не свой,

Когда услышу звуки Моцарта,

Аллегро из Сороковой.

И мне особо дорог Лермонтов,

И мутный англичанин Байрон,

За то, что были интровертами

В своей поэзии печальной.

* * *

Открой свои дороги, небо звездное,

Рейс более стремителен, чем рейд.

Нам редко выпадает ехать поездом,

Все чаще самолетом через gate.

Пора признать – мы птицы перелетные,

Не с тем, чтобы попасть под теплый кров,

Всегда в дороге – наша подноготная,

А что дороже этой пары слов?

* * *

Анне Бру

Мы ехали, мы мчались через лес,

Ни версты, ни секунды не считая,

С особенным вниманием и без,

Что жизнь такая хрупкая крутая.

Поставь в гараж свой красный мерседес,

И тихо Касту Диву напевая,

Возьми бокал, налитый под обрез,

Напитанного солнцами Токая.

Под насыпью – ты помнишь те стихи?

Лежит во рву и смотрит, как живая,

Прощенная уже за все грехи,

Красивая как ты и молодая.

А ночь когда заступит за порог,

И сон уже застит твои ресницы,

Пускай тебе приснится Саша Блок,

И Врубелевский Демон пусть приснится.

* * *

Распутица – отнюдь не благодать,

Подумалось мне вдруг перед обедом.

Я должен с этой мыслью переспать,

А уж потом кому-нибудь поведать.

Красавица! Какие грудь и стать,

Цветок открытых чакр и аюрведы.

Блаженство этой дамой обладать,

Назло весьма надменному соседу.

Бессонница, Гомер. Гомер опять,

И сорок восемь тысяч братьев следом.

Пора уже, пора коней менять,

Причислив поражения к победам.

* * *

Снега забиты вьюгами в сугроб,

На улице декабрь в последних числах,

И звезды нам рисуют гороскоп,

Исполненный особенного смысла.

Не путай нас сомнением игривым,

Не стопори событий круговерть.

По промыслу – нам надо жить красиво,

По случаю – красиво умереть.

* * *

Спросите Даниила Хармса,

Как было в Питере тогда.

Всё так же Невский устремлялся,

И все сновали кто куда.

Всё так же площади Дворцовой

Торжествовал парадный вид,

И Пётр, медный и суровый,

Как некогда писал пиит.

И Хармс, как этакий Гудини,

Взлетал порой на парапет.

Дороги неисповедимы,

И что такое сотня лет.

* * *

Поеду в деревню, наверно,

Найду браконьера в лесу,

И, может быть, тридцать первого

Я елку тебе принесу.

И тихо поведает хвоя

Ладоней тепло храня,

Что вовсе того не стою,

Что сделала ты для меня.

* * *

Если вы пишете слева направо —

Вы англосакс или рос.

Если вы пишете справа налево,

Кто вы – огромный вопрос.

Если вы ходите где папуасом,

Не прикрываете срам…